Тито Вецио

— Я — чужестранец в Риме, не знаком с его требованиями и законами, по-вашему — варвар, не мастер рассуждать, плохо разбираюсь в ваших понятиях свободы и рабства, права и справедливости. Но мне кажется, что каждый должен быть свободен, и что свобода подобна солнцу и ветру в пустыне: первое светит и согревает, второй бушует и вздымает песок. Хорошее и плохое, радость и беда, всем равные шансы. Правда, слабый иногда страдает от того, что сильному только на пользу. Вы говорите о законах, необходимых для постоянного укрепления рабства. Почему же мы без всяких законов заставляем служить нам и слушаться нас? Кто храбрее и умнее, тот и повелевает, и никому из наших мудрецов и в голову не приходило интересоваться, по какому праву лев владычествует над меньшими зверями и другими животными пустыни. У нас также есть рабы, они родятся и умирают в наших палатках и очень нам преданы. Если кто-нибудь из них пожелает уйти на свободу, мы не препятствуем и отпускаем его на все четыре стороны. Пустыня велика, и звезды всем светят одинаково. Каждый, у кого есть конь, лук и стрелы, отыщет для себя оазис, где можно отдохнуть, ручей для утоления жажды, свободный уголок земли для устройства мапала. Словом, он хозяин пустыни, гражданин бесконечного пространства, и свободен, как воздух. Вот вам скудные и неясные понятия нумидийца о рабстве и свободе. За неимением сводов законов, множества досок, где написано, как должны вести себя люди, что должны делать и чего делать не должны, у каждого нумидийца начертаны в сердце законы: никогда не покидать товарища в опасности, а благодетеля — в беде. Поэтому, мой дорогой Тито, твой вопрос, пойду ли я с тобой, меня удивляет. Если бы ты меня не взял, я все равно за тобой бы пошел. Думаю, ты и сам это знаешь.

— Другого ответа я и не ждал от тебя, мой благородный и преданный друг, — прочувствованно сказал Тито Вецио. — А теперь, друзья мои, — обратился он к гостям, — расстанемся. Новая встреча состоится через месяц в моем Кавдинском поместье. Доставь мне туда ответ твоих друзей, Помпедий, и сообщи, насколько я могу рассчитывать на твою помощь. К тому времени я тоже надеюсь получить некоторые сведения. Тебе, Друз, поручаю спасти мое доброе имя, если мне изменит судьба. Ну, друзья мои, обнимемся же на прощание.

Гости ушли, а Тито Вецио и Гутулл стали готовиться к отъезду.

* * *

Было утро обычного дня. Толпы работников, клиентов и рабов, оказавшихся неподалеку от Форума, останавливались, чтобы рассмотреть печальную процессию. Четыре раба, вооруженные с ног до головы, под предводительством какого-то человека, тщательно закутанного в длинный, потертый плащ, с нахлобученной на лицо шляпой, вели почти совсем раздетого человека, который на своих плечах тащил высокий, деревянный столб семи локтей в высоту, с перекладиной, таким образом напоминавший римскую букву «Т».

Двое рабов без всякой жалости хлестали розгами уже окровавленные плечи полуголого человека. На некоторых улицах и перекрестках удары розог заметно учащались. Большой, лохматый пес, вероятно, сорвавшийся с цепи, бежал за процессией, время от времени жалобно завывая.

За Форумом шествие повернуло и медленно направилось к Эсквилинским воротам.

— Перестанешь ли ты выть, проклятое животное? — прикрикнул на собаку человек в плаще с нахлобученной на лицо шляпой. — Кого ты хочешь разжалобить своим похоронным лаем? Но погоди! Только дай нам выйти из города, я с тобой расправлюсь.

У ворот смотритель о чем-то спросил руководителя шествия и, как видно, удовлетворившись ответом, пропустил процессию свободного римского гражданина. Процессия двинулась прямиком к полю Сестерцио. Дойдя до убежища палача Кадма, она остановилась. Проводник в плаще начал сильно стучать в дверь кулаком. Но палач не слышал этих ударов, он сильно напился прошлым вечером и теперь спал непробудным сном. Но, видно, дело у пришедшего не терпело отлагательства. Удары повторились и на этот раз настолько сильно, что весь домишко затрепетал.

— Кто осмеливается так стучаться? — послышалось изнутри.

— Вставай скорее, ленивая скотина! Немедленно отворяй двери, не то, клянусь именем Марса и Геркулеса, моих защитников и покровителей, ты узнаешь силу кулака Макеро.

Наши читатели, вероятно, не забыли негодного хвастуна из таверны Геркулеса-победителя.

— Неужели пришла и твоя очередь? — насмешливо спросил палач, зная о проделках дезертира.

Чтоб тебе самому висеть на кресте! — огрызнулся Макеро.

— Но сперва, надеюсь, к кресту пригвоздят такого отъявленного негодяя, как ты.

— Зловещая ты птица, крест не грозит таким людям, как я.

— В таком случае, не знаю чем могу помочь тебе, — сказал насмешливо палач, появляясь на пороге, зевая и хлопая глазами на солнечном свету, словно филин, выгнанный из дупла гнилого дерева.

— Я желаю дать тебе возможность попрактиковаться, — отвечал Макеро, указывая на осужденного раба.

— Всемогущий Юпитер! Где же ты раздобыл такого урода? Он, случайно, не твой родственник? Кто же тот добрейший квирит, приславший мне с утра такой превосходный подарок?[191]