Тито Вецио

— По видимому, твоя приятельница Семпрония не слишком скучает в отсутствие мужа. Впрочем, это личное дело ее и моего приятеля Гортензия. Я же должен сказать, что единственный человек, которому удалось возбудить ревность в сердце Луция Лукулла — это некий красавчик, недавно возвратившийся из Африки. Этого счастливчика Лукулл действительно ненавидит, а на остальных тупоголовых обожателей он не обращает внимания.

— Что это, угроза?

— Нет, это не угроза, а дружеское предупреждение для тебя и твоего приятеля, которое мне кажется очень кстати. Два года подряд в Риме было много разговоров о любви какой-то матроны к одному молодому ветреному человеку. Доброе имя мужа страдало, он был глубоко, кровно обижен и обдумывал разные способы, чтобы избавиться от надоедливого соперника и не решаясь сказать об этом своей прелестной супруге. К его огромной радости вдруг разразилась война в Африке и молодой любовник умчался туда искать славы на полях сражений. Муж несколько успокоился, тем более, что его достойная супруга, казалось, не слишком скучала в отсутствие милого. Она с головой окунулась в обычные развлечения и наслаждения. Муж, конечно, не препятствовал ей в этом, напротив, был даже очень рад тому, что жена его так быстро забыла о предмете своей страсти. Но вот война в Африке закончилась, и снова появляется этот молодой человек, служивший помехой семейному счастью. Его находят еще красивее, умнее, любезнее, чем он был раньше, а может быть и еще влюбленнее. Матрона снова воспылала к нему казалось забытой страстью. Злые языки стали распускать по городу слухи, что в одну темную ночь видели носилки какой-то таинственной матроны в местах, весьма удаленных от дома ее приятельницы Семпронии. Высказав все это, — продолжал претор суровым тоном, — я считаю своим нравственным долгом обратиться лично к тебе с откровенным заявлением. Советую тебе, милая Цецилия, иметь в виду, что супруг твой, претор Сицилии Лукулл вовсе не из тех людей, которые готовы безмолвно переносить оскорбления и в одно прекрасное утро дочь Метелла может быть отправлена назад к родным, словно дочь простого римлянина.

— Нет, я тебе не верю, ты не посмеешь этого сделать! — с ужасом вскричала Цецилия. — Ты не решишься поступить с богатой и влиятельной сестрой нумидийского героя так, словно она дочь последнего плебея. У тебя не хватит на это мужества. К тому же этот шаг привел бы к неблагоприятным для тебя последствиям.

— Пожалуйста, не придавай чересчур большого значения могуществу и влиянию твоей родни. Она поможет тебе не больше, чем твоя хваленая красота. Помни, если сапог натирает мне ногу, я снимаю его и выбрасываю вон, не думая при этом о сапожнике, который мне его делал.

— Какое пошлое сравнение.

— Быть может, но оно точное. Кроме того закон дает мне право вознаградить себя за причиненную тобою боль, оставив некоторую часть твоего состояния, — хладнокровно отвечал Лукулл.

— Но я все-таки не до конца понимаю к чему ты клонишь?

— А к тому, чтобы ты мне поклялась с сегодняшнего дня прекратить все отношения с Тито Вецио.

В ответ на это Цецилия разразилась громким, истеричным смехом. Лукулл был озадачен, ему даже показалось, что его жена внезапно сошла с ума, он смотрел на нее с удивлением и страхом, а она продолжала хохотать все громче и громче, словно ей сказали что-то необычайно смешное. Спустя некоторое время, придя в себя, Цецилия глубоко вздохнула, словно после тяжелого и беспокойного сна и приказала позвать служанку.

— Лалаче, — сказала она вошедшей невольнице, — узнай, вернулся ли Созий и, если вернулся, позови его сюда.

Служанка, поклонившись, вышла.

Луций Лукулл был удивлен и даже потрясен. Он был в не состоянии понять странное поведение жены. Но желая узнать, что же значили все эти действия, он терпеливо ждал результата.

Вскоре в комнату вошел человек в плаще, который не далее, как этим утром вел какие-то таинственные переговоры с трактирщиком Плачидежано.

Прекрасная матрона бросила пронзительный взгляд на слугу, точно спрашивая: ну, говори, все ли в порядке? В ответ на этот немой вопрос слуга почтительно склонил голову, что означало: все исполнено по вашему желанию, госпожа. Цецилия сделала знак рукой и слуга вышел.

Сицилийский претор был старым юристом. Когда он председательствовал в суде, ему неоднократно приходилось допрашивать обвиняемого и свидетелей, но подобного немого допроса, свидетелем которого он оказался, ему не доводилось видеть никогда. На этот раз женская хитрость превзошла судейскую проницательность. Лукулл, хотя и не понял главного, но догадался, что его супруга, несмотря на припадок безумного смеха, совершенно нормальна, и что между ней и Тито Вецио произошел разрыв.

— Что все это значит? — спросил он жену, стараясь казаться абсолютно безразличным к происходящему.

— А вот что, — отвечала Цецилия Метелла, — человек, которого я люблю, да, сознаюсь тебе, люблю безумно, этот человек для меня уже ничто, будто умер… погиб. Верь мне, Луций Лукулл и успокойся.