Итак, Тициан вознамерился войти со своим искусством в святая святых республики Святого Марка — в парадный зал Большого совета, где сто именитых патрициев принимают важнейшие государственные решения. Берясь за перо и сочиняя очередное послание влиятельным членам Совета Десяти, он не мог предположить, что вся эта история с написанием батальной картины обернется для него такой же мукой, каким для Микеланджело оказался изнурительный труд над грандиозной папской гробницей или, как сам мастер назвал ее, «этой горой каррарского мрамора». В течение сорока лет великого флорентийца донимали наследники папы Юлия II, требуя от него завершения работы, к которой скульптор давно остыл. Тициана же правительство Венеции в течение четверти века будет терзать вечными упреками за медлительность, угрожая применением суровых санкций. Результат окажется весьма плачевным, хотя Тициан никогда не узнает, что страшный пожар во Дворце дожей, случившийся ночью 20 декабря 1577 года, уничтожит вместе с другими его картинами и это вымученное творение, как когда-то в огне войны погибли данные о точной дате его рождения. Неслучайно, как отмечают биографы, Тициан с детства так боялся огня, памятуя о вспыхнувшем однажды лесном пожаре, который вплотную подошел к отчему дому. Тогда всем чадам и домочадцам пришлось ночь провести под открытым небом. Вот почему в доме и в мастерской он обычно строго проверял, не осталась ли где горящая свеча, прежде чем лечь спать.
Наконец, до Тициана дошли сведения, что правительственная комиссия двадцатью голосами «за» и четырьмя «против» приняла его предложение, но запрошенную сумму гонорара снизила до 300 дукатов. Дело сделано, пора бы уж браться за картину. Но как тогда поступить со столь выгодным заказом для Фрари или настойчивым приглашением феррарского правителя? Чему отдать предпочтение? Голова шла кругом. Жаль, что не с кем посоветоваться — брат уехал по делам в Пьеве, старина Пальма все еще дулся на него из-за Виоланты, а компанейский Лучани был в далеком Риме.
Весьма кстати подвернулся его давний приятель по мастерской Беллини — молодой художник из Феррары Джованни Лутери по прозвищу Доссо Досси. Его прозвище было совершенно непонятного происхождения. Обычно художники назывались по месту их появления на свет (Антонелло из Мессины, Леонардо из Винчи, Веронезе из Вероны, Пармиджанино из Пармы, Порденоне и Корреджо — тоже названия городов) или по профессии их родителей (Тинторетто — сын красильщика). Доссо был моложе Тициана, но уже успел обрести имя в родном городе, где работал и его младший брат Баттиста.
Вспомнив былое, Тициан отвел с ним душу. Ему нравился ироничный и веселый Доссо, порассказавший немало любопытного о феррарском правителе Альфонсо I д'Эсте, который не скупится, пополняя и без того свою богатую художественную коллекцию. Год назад от Беллини поступила заказанная ранее картина на мифологическую тему, но герцог остался ею не совсем доволен. Уходя, приятель уговорил Тициана немного развеяться и прокатиться вместе до Феррары, тем более что докучливый посол герцога настолько расщедрился, что готов даже оплатить им проезд.
Выехали ранним утром 31 января 1516 года. День был солнечный, но морозный. Тициан взял в дорогу обоих своих помощников. На материке в Местре их ждал нанятый в конторе Таксиса удобный экипаж с подогревом, запряженный четверкой добротных лошадей. Путь был выбран не по Ромейской, более короткой, дороге, где в эту пору была непролазная грязь и распутица, особенно в районе Комаккьо с его лиманами и болотами, а через Падую, до которой домчались с ветерком. Остановились передохнуть немного у известного трактира Педрокки, где решили отобедать. Но разговор за столом затянулся, а Тициану еще хотелось показать Доссо свои росписи в братстве святого Антония. Пришлось заночевать в городе.
Покинули Падую рано, едва забрезжил рассвет. Их еще ждали две сложные переправы через реки Адидже и По, к тому же требовалось время на смену лошадей. Проехали живописные Эуганейские холмы, мимо приветливого городка Аркуа, где вдали от родного Ареццо нашел последнее пристанище Петрарка. И вскоре их взору предстала привольная Паданская равнина, укрытая снежным покровом с чернеющими там и сям проталинами.