Тициан. Любовь небесная – земная

Как ему поступить: завтра пойти к принцессе? Предложить свою помощь по обустройству замка? Или лучше, если они встретятся на прогулке в саду словно случайно? «Здравствуйте принцесса, если вы меня помните, мы виделись в мастерской Джамбеллино!» Или так, более изысканно: «Приветствую вас, ваше высочество, позвольте, я…» Оказалось, что его все еще будоражит образ поэтессы. Надо постричь бороду. И привести в порядок костюм! Это, конечно, не так важно, но он совсем обносился.

* * *

Тициан завернул в мастерскую, хотел взглянуть на эскиз своей картины. Он отворил небольшую боковую дверь – и услышал шум, какое-то движение. Тициан замер: шорох повторился и затих. Тогда художник спрятался за дровами, потом осторожно выглянул: в мастерской горела одна свеча, видно было плохо, но он заметил – около большого рабочего стола возилось существо, не похожее на обычного человека. Оно явно собиралось что-то сделать с «Грозой» Джорджоне.

«Неужели правда говорят, что перед Рождеством бесы выходят наружу?» – Тициан перекрестился. Свеча вспыхнула, и Тициан вдруг сообразил: в темной одежде один из грумов принцессы и правда казался человеком без лица. Слуга внимательно рассматривал полотно Дзордзи при тусклом свете, затем пошарил на столе и взял в руки эскиз новой картины. В ярости Тициан метнулся, с разбегу прыгнул груму на плечи и скрутил ему руки.

– Почему здесь хозяйничаешь, паршивец? – прошипел он. Не отпуская запястья грума, силой отвел его туда, где лежала корабельная веревка, и связал ему руки за спиной. Затем грубо кинул слугу на солому и связал ему лодыжки.

– Или ты рассказываешь мне, что ты здесь делал, кто тебя подослал – все! Или я подожгу солому и закрою сарай, а сам пойду в замок. И никто не спасет тебя, клянусь!

– Умоляю, не делай этого! Меня послала принцесса, она заставила! Отпусти меня! Я ведь невольник, сжалься надо мной, ты же не злой человек!

Тициан беззлобно пнул грума ногой по тощему заду.

– Хватит петь жалостливые песни, разбойник. Рассказывай, что ты задумал, и побыстрее. И помни – я могу оценить, врешь ты или нет, ума хватит. От этого зависит твоя жизнь. Слушаю! – Тициан сел на табурет перед пленником, держа в руке свечу.

– Я не могу, я боюсь, принцесса мучает нас, – хныкал грум, сверкая белками. – Если бы ты знал, как она издевается над нами! Она очень, очень злая женщина! Ведьма!

– Это никак не объясняет, почему ты копался на моем рабочем столе и трогал картину. Быстро говори, а то получишь пинка посильнее.

– Только ничего не говори ей, умоляю! Лучше правда подожги, пусть я сгорю! А то она будет мучить меня каждый день… Если ты добрый, придуши меня сначала, перед тем как жечь, – заплакал грум.

– Хватит ныть! – рявкнул художник. – Говори по делу.

– Если ты отпустишь меня, я тоже спасу твою жизнь, клянусь!

– Ну-ка говори, зачем она тебя послала? И называй меня, как положено! Мессир!

– Слушаюсь, мессир. Мы приехали сегодня рано утром. Она велела мне пойти сюда и взять картину, пока вы в городе.

– Откуда она узнала, что я в городе?

– Мой брат следил за вами. Она сразу послала разведать, кто здесь. А мне велела найти картину Джорджоне и принести ей. Два дня назад принцесса была у Контарини и читала ваше письмо, мессир. Я сам видел, как она стащила его в кабинете сенатора.

– Значит, она только притворяется слепой? А сама видит все?

– Не все, но она видит. Она ведьма, правду я сказал вам, мессир, очень опасная. Не губите меня! Я рассказываю вам только чистую правду. И вы тоже берегитесь, принцесса может отравить, а может наслать убийц, и они будут пытать вас, чтобы вы рассказали, что стало с этим толстым синьором, который раньше был тут. Ей это важно, я говорю все, что знаю, клянусь своей жизнью, мессир! Только, пожалуйста, отпустите меня.

Тициан вздохнул, размышляя. Потом взял большой нож:

– Ладно. Я разрублю веревки. Но помни: у меня в руках тесак, так что если вздумаешь вытворить что-нибудь, тебе не поздоровится.

– Я не буду! Помилуйте, мессир.

– Пойдешь к своей госпоже и скажешь, что я внезапно вернулся, а ты убежал незамеченным. И пока что ваше дело надо отложить на завтра.

– А что дальше, мессир?

– Делай что хочешь, это меня не касается.

Тициан, не выпуская из рук нож, довел грума до ворот Верхнего замка и вытолкнул. Тот побежал вниз. Художник быстро вернулся, аккуратно свернул в трубку полотно Джорджоне красочным слоем наружу, радуясь, что фрагменты, которые он дописывал, успели просохнуть. Бережно обернул ее чистой холстиной. Он собрал свои эскизы, с сожалением окинул взглядом материалы, которые приходилось оставить, – и пошел в Азоло. Знакомому трактирщику Тициан дал денег и объяснил, что его обуяла такая тоска, что он хотел бы посидеть подольше с кружкой яблочного сидра и, возможно, захочет потом подремать на трактирной лавке.

Еще не рассвело, когда Тициан отправился в сторону Тревизо. Дальше его путь лежал в Венецию.

* * *