Титус Гроан

– Нисколько не сомневаюсь, – откликнулся Доктор, снова усаживаясь на ковер, на сей раз лицом к нянюшке Шлакк, брови его были приподняты, розовое лицо выражало невиданную внимательность.

Госпожа Шлакк воодушевилась необычайно. Никто до сих пор не выказывал подобного интереса к тому, что она говорила. Прюнскваллор же решил, что близнецы, по всем вероятиям, так и останутся еще добрых полчаса оцепенело торчать на одном месте, а значит ему нет никакого резона утруждать, рассуждая физически, свои изящные ноги, да оно и не согласовывалось с его уважением к себе, пусть несколько причудливым, но при всем том глубоким. На поклон сестры не ответили. Правда, они его и не заметили, но тут уж ему себя винить не приходилось.

«Ну их к дьяволу, селедок, – заливался он про себя. – Плоские, как обои. Клянусь всем, что есть разумного на земле, в последнем вскрытом мною покойнике живости было больше, чем в них обеих вместе взятых, даже когда они делают сальто».

Внутренне произнося все это, он, наружно, с увлечением вслушивался в каждое слово госпожи Шлакк слово.

– И всегда ведь одно и то же, – дрожащим голоском говорила она, – одно и то же. Такая соответственность, а я ведь уже не молоденькая.

– Конечно, нет, конечно, нет, фу ты, ну ты; клянусь всяческой проникновенностью, в ваших словах присутствует прямое благородство, госпожа Шлакк, – прямое благородство, – сказал Прюнскваллор, одновременно прикидывая, поместится ли она в его черный саквояж, если оттуда не вынуть пузырьки.

– Потому как мы уж не такие теперь молодые, какие были, правда, сударь?

Прюнскваллор досконально обдумал ее высказывание и покачал головой.

– В сказанном вами звенит нота истины, – сказал он. – Фактически, все ее ноты, какие только бывают. Так сказать, динь-дон, в сердце звон. Но расскажите-ка мне, госпожа Шлакк, расскажите – со всей присущей вам выразительностью – о господине Шлакке – или это неделикатная просьба? Нет, нет, навряд ли. Вы что-нибудь знаете о нем, Фуксия? Знаете? Лично для меня он – тайна за семью морями. Или, вернее, лежащая на дне таковых – в семи футах под килем. Как странно! Под самым килем. Или немного вбок? Ну да не важно. Грубо говоря: существовал ли когда-нибудь... Нет, нет! Потактичней, пожалуйста! Кем был... Опять не то! Грубо, грубо! Прошу прощения. Так вот, о господине Шлакке, дорогая моя госпожа, был ли у вас когда... ну, кто-то вроде... Да смилуются надо мной небеса! Ведь сколько лет я вас знаю и вдруг, откуда ни возьмись, этакая головоломка, выскакивает себе точно черт из табуретки. Тоже в своем роде «динь-дон», ха-ха-ха! Но какова задачка! Вам так не кажется, дорогая?

Это уже к Фуксии.

Девочка невольно улыбнулась, не выпуская, однако, руки старой няньки.

– Когда ты вышла за господина Шлакка, нянюшка? – спросила она.

Прюнскваллор глубоко вздохнул.

– Прямой подход, – пробормотал он. – Мастерский маневр. Да благословит Господь мою околичную душу, всем нам есть чему поучиться... всем.

Госпожа Шлакк, выпрямившаяся и затвердевшая от стеклянных виноградин на шляпе до крохотного ее седалища, засветилась от гордости.

– Господин Шлакк, – объявила она тонким, высоким голоском, – женился на мне.

Донеся до слушателей эту главную, как ей представлялось, мысль, она замолчала, а после в виде запоздалого пояснения прибавила:

– Да в ту же ночь и помер – и не удивительно.

– Благие небеса – живые, и мертвые, и те, кто еще не решили, куда им! Во имя всяческой загадочности, дорогая моя, да нет, драгоценнейшая госпожа Шлакк, что это вы говорите такое? – воскликнул Доктор с такими высокими переливами, что птица, затаившаяся в кроне дерева за их спиной, продралась сквозь листву и рванула на запад.

– Припадок у него приключился, – пояснила госпожа Шлакк.

– У нас – тоже – случались – припадки, – вдруг произнес некий голос.

Все трое уже позабыли о Двойняшках, и потому испуганно обернулись, но все же не успели приметить, какая из них открыла рот.

Впрочем, стоило им обернуться, как Кларис нараспев сообщила:

– У обеих, одновременно. Было очень мило.

– А вот и не было, – возразила Кора. – Ты забыла, какие они были противные.

– А, это! ­– откликнулась ее сестра. – Это мне было все равно. Вот когда мы не смогли ничего делать ни левой рукой, ни ногой, тогда они мне разонравились.

– Так я же об этом и говорю, разве нет?

– Нет, не об этом.

– Кларис Гроан, – сказала Кора, – ты слишком много на себя берешь.

– О чем ты? – спросила Кларис, встревожено взглядывая на сестру.

Впервые за все это время Кора обратилась к Доктору.

– Невежда, – безучастно поведала она, – совсем не понимает, что такое облик речи.

Нянюшка Шлакк не совладала с охватившим ее искушением поправить леди Кору – это внимание, проявленное к ней Доктором, внушило старушке потребность продлить разговор. Тем не менее, нервная улыбка кривила ее губы, когда она произносила:

– Так не говорят, леди Кора: «облик речи»; вы имели в виду «фигуру речи».