Титус Гроун

Кида послушно затянула бант, хотя он нисколько не ослаб – просто ей не хотелось лишний раз раздражать нянюшку, которая буквально извелась за утро. Госпоже Слэгг то и дело казалось, что на ее черное парадное платье садятся ворсинки, и она настояла на том, чтобы Кида положила в карман крохотную щеточку из конского волоса на случай обнаружения новых ворсинок.

Неожиданно ребенок открыл свои фиолетовые глаза – кажется, он все-таки ощутил всеобщее внимание. Глядя на малыша, нянюшка принялась вспоминать выражения из прочитанных когда-то книг, в которых рассказывалось о детях. Лицо младенцев авторы называли началом книги о развитии человека, тело – осколком человечества. А само дитя – листком с дерева человеческой страсти, смесью знания и боли. Что ж – может, несколько напыщенно, но все-таки верно…

Нянюшка вдруг подумала – если лицо Титуса представляет собой начало книги о развитии человека, то ее собственное – уже окончание. Все должно когда-то закончиться… Кида же стояла пока на полпути, она была, без сомнения, серединой книги…

Так и ждали все трое – шестидесятидевятилетняя нянюшка Слэгг, двадцатидвухлетняя Кида и младенец Титус – двенадцати дней от роду – самого торжественного момента. И момент настал.

Лорд Сепулкрейв снова откашлялся и напряженно сказал, простирая руки вперед:

– Сын мой!

ТИТУС ОКРЕЩЕН

Повелитель Горменгаста уже закрыл рот, но его голос продолжал звенеть в ушах присутствующих. Наконец, выдержав положенную обрядом паузу, лорд Сепулкрейв продолжил:

– Наследник рода нашего, воплощение крови и духа Гроунов, новое, блестящее звено в династической цепи. Тебе пора окунуться в купель, подтвердить данное тебе при рождении имя и получить благословение Господа Бога нашего! Сын, добро пожаловать в мир! Да будет он к тебе добр, и ты благословен будь во веки веков!

К сожалению, нянюшка заслушалась и опомнилась только три секунды спустя после окончания приветственной речи отца ребенка. Все это время – короткое, но заметное – лорд Сепулкрейв принужден был стоять с протянутыми руками. Опомнившись, нянюшка сдавленно охнула и торопливыми шажками засеменила вперед. Герцог твердо, но нежно принял малыша в руки. Послышался вздох – то Саурдаст не смог сдержать чувств. После чего архивариус медленно подошел к отцу ребенка и торжественно провозгласил:

– Как гласит сия книга, что покоится в моих руках, всякий мужчина, появившийся на свет в семье Гроунов, должен быть опущен на раскрытые страницы ее, чтобы ощутить мудрость веков. Высшая благодать опустится на голову мальчика. Да сбудется воля всевышнего.

Лорд Сепулкрейв медленно опустил сына на полураскрытые страницы громадной книги, так что снаружи можно было видеть лишь ножки ребенка и крохотную корону, надетую на его голову. Саурдаст, величественно развернувшись, понес книгу с ребенком к столу, на котором стояла купель. Лорд Гроун последовал за ним.

Старому секретарю было особенно трудно – слезы умиления текли из его глаз, но смахнуть он их не мог – руки-то были заняты драгоценной ношей. К тому же библиотекарь чувствовал на себе всеобщее внимание… Даже сестры герцога затихли, скрестив взгляды на ребенке…

Никто не обратил внимания на Фуксию, хотя она совершила чудовищную дерзость – отошла к нянюшке, поскольку ей не хотелось стоять рядом с теткой Клариссой, которая то и дело шипела ей:

– Не опускай глаза. Смотри вперед. Моего брата, что ли, крестят?

Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения девочки, были слова:

– Конечно, ты ни разу не зашла навестить меня, хотя мы родные. Но все потому, что я сама об этом тебя не просила.

После чего Кларисса торопливо покосилась в сторону Гертруды, чтобы убедиться в отсутствии внимания противницы к своей персоне. Конечно, Гертруда не смотрела на золовку. И потому сестра герцога продолжала вещать:

– Конечно, милая, мы с тетей Корой тоже были когда-то в твоем возрасте, потому знаем, что на девочек часто находят судороги. То рука, то нога, знаешь ли…

Скрипучий голос тетки настойчиво лез в уши, и Фуксия отвернулась в сторону, давая понять Клариссе, что сейчас у всех есть более важные дела. Но не тут-то было.

– Тетя Кларисса права, – раздался голос Коры, – нам действительно приходилось несладко. Впрочем, сейчас тоже не легче. Что поделаешь – такова реальность. А почему, милая, у тебя такие черные волосы? Даже слишком черные, я бы сказала? Зря ты надела белое платье – так волосы кажутся еще чернее.

Фуксия дернулась, но ничего не сказала. Очевидно, тетки восприняли это как согласие с их словами. И потому Кора не стерпела: наклонившись почти к самому уху девочки, она прошептала:

– Мы терпеть не можем твою мамашу.

Фуксия вначале подумала, что ослышалась. Однако Кларисса, надвинувшись с другой стороны, подтвердила:

– В самом деле, она такая дрянь.