Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Первое масштабное восстание разразилось в начале октября 1536 года, после того как три комиссии королевских советников прибыли в Линкольншир с различными целями. Первой было поручено упразднение небольших монастырей, две другие занимались сбором налогов и допросами священнослужителей. Это вторжение из Лондона переполнило чашу терпения народа. В торговом городке Лут собралась процессия из местных жителей, несущих перед собой три серебряных креста, и церковный певчий Томас Фостер прокричал: «Граждане, прошествуем же за крестами в этот день: одному Богу известно, суждено ли нам когда-либо повторить сей путь». Народ боялся конфискации имущества, и в тот вечер группа вооруженных деревенских жителей прибыла к приходской церкви, чтобы защищать ее богатства.

Новости о «беспокойствах» в Луте вскоре распространились, и отряды вооруженных мужчин под предводительством некоего капитана Коблера начали разъезжать по стране, чтобы помешать или остановить работу королевских комиссий; звон городских колоколов многочисленных приходов созывал людей. Бунтовщики требовали, чтобы король «прекратил собирать дань с простого народа, пока живет и правит, и остановил роспуск монастырей»; они призывали сдать им Томаса Кромвеля и других «епископов-еретиков», чтобы те понесли заслуженное наказание. Викарий Лута добавил, что народ потрясен «упразднением церковных праздников… и упразднением святых обителей», равно как и «новыми ошибочными суждениями по поводу Девы Марии и чистилища». Религия была средоточием их протеста.

Протестующие заручились поддержкой джентльменов[23] и отвели им, добровольно или вынужденно, руководящую роль, чтобы придать восстанию более законную форму. Несмотря на это, когда толпа сдернула с лошади и убила канцлера Линкольна, науськиваемая криками священников «Смерть ему! Смерть ему!», дело приняло куда более серьезный оборот. Поступил сигнал к всеобщему вооружению, и вдоль южного берега Хамбера сторожевые зажгли маяки. Народ Йоркшира увидел эти огни и догадался об их значении. Большая армия из десяти тысяч человек, отрядами прибывших из различных уголков Линкольншира, собралась на Хэмблтон-Хилл. Она набирала силу, и сообщалось, что двадцать тысяч повстанцев пошли в наступление на сам Линкольн.

При дворе, разумеется, знали об этих событиях, и Генрих, призвав герцога Норфолка, поручил ему возглавить войско для борьбы с мятежниками. Шаткость положения была такова, что король забрал к себе в Уайтхолл двух дочерей, Марию и Елизавету, и приказал стянуть подкрепления к лондонскому Тауэру. Существовала вероятность, что вся страна может ополчиться против него. Неужели он просчитался в своей религиозной политике? Стивен Гардинер, тогдашний епископ Винчестерский, впоследствии вспоминал, что «когда во время правления Генриха VIII на севере разгорелись волнения, король, несомненно, был намерен вернуть право верховной власти папе римскому, однако время для этого еще не пришло». До слуха Кромвеля и монарха доходили разные толки. Подмастерья уходили от своих мастеров. Города стояли без защиты. Землевладельцы восставали против своих господ. Около сорока тысяч человек примкнули к наступавшим. Король собрал вокруг себя пятнадцать советников.

Когда бунтовщики прибыли в Линкольн, джентльмены размещались в соборе неподалеку; здание капитула стало местом их собраний. К этому времени слуги Генриха мобилизовали множество всадников, а в Ноттингем, Хантингдон и Стамфорд стянулись отряды королевских войск. Мятежники намеревались затеять битву и требовали, чтобы джентльмены возглавили ополчение. Этим ознаменовалось начало гражданской войны, религиозной войны, которая могла полностью уничтожить страну. Сообщалось, что «все джентльмены и честные йомены королевства устали от такого положения дел и сочувствуют народу, однако не осмеливаются высказать свое мнение в страхе за жизнь». В каком-то смысле простолюдины держали их теперь в заложниках.

Они отправили послание королю с просьбой о помиловании, после чего вышли из собора и отправились к раскинувшимся за городом полям, где их ожидал народ; они сообщили присутствующим, что не пойдут с ними дальше, а останутся ждать ответа от короля. Мятежники, ошеломленные этой новостью, стали опасаться полного краха своих планов. Многие разошлись по своим деревням – по свидетельствам, почти половина всего ополчения покинула Линкольн. В город прибыл королевский глашатай с требованием сдаться, и, перед лицом королевской власти, бунтари разбрелись в разные стороны. Ответ Генриха на петицию народа звучал демонстративно дерзко. «Какое нахальство слышать от вас, неотесанных простолюдинов одного графства, – написал он в запальчивости, отбросив всю дипломатичность, – одних из самых отъявленных варваров и каналий в королевстве… роптания на вашего Государя?» Большей части мятежников было даровано помилование, и лишь нескольких местных главарей вздернули на виселице. Аббатов Киркстеда и Барлингса казнили за участие в разжигании волнений. Бунт продлился две недели.