Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Летом 1558 года Мария вернулась из Хэмптон-Корта в Уайтхолл. Сообщалось, что она пребывала в глубокой депрессии. Как писал один посол, «истина состоит в том, что ее заболевание, очевидно, неизлечимо, и рано или поздно лишит ее жизни, и то, когда это произойдет, зависит от того, сколь сильны будут ее переживания, которые забирают у нее сил больше, чем сама болезнь, пусть и столь опасная». Переживания, должно быть, усилились, когда она поняла, что теряет любовь и доверие своих подданных. Потеря Кале подчеркнула тот факт, что она была неудачливой королевой; в XVI веке удача — или провидение — считалась доказательством Божьего повеления. Филиппу доложили о том, что после Кале лишь треть былого числа прихожан посещали мессу. Из европейских городов изливали гнев и злобу религиозные беженцы; не было среди них противника более агрессивного, чем Джон Нокс, выпустивший труд под названием «Первый трубный глас против чудовищного правления женщин». «Я не боюсь заявить, — писал он, — что в небесной канцелярии уже назначен день расплаты с Иезавелью Английской, настоящим чудовищем, неспособным отказаться от своей чудовищной жестокости»[63].

К началу сентября было ясно, что Мария смертельно больна. Она часто лежала без чувств. Она заразилась лихорадкой. Возможно, этим она была обязана охватившей страну эпидемии. В следующем месяце Филиппу сообщили, что его жена при смерти.

Внимание государства и его советников переключилось на Елизавету. Она знала, что корона скоро перейдет к ней. Когда посол Филиппа встретился с ней, чтобы напомнить о расположении, некогда выказанном ей его господином, она держалась нарочито холодно. Она унаследует королевство без какой-либо помощи с его стороны. Она сообщила послу, что ее сестра потеряла доверие страны, когда вышла замуж за иностранца. Это ее предположение могло быть верным. В любом случае она не собиралась допустить ту же ошибку. Посол заключил, что «она весьма самодовольная и умная женщина».

5 ноября парламент направил срочное требование в совет о том, что его членам следует убедить королеву «признать госпожу Елизавету своей сестрой и наследницей и сообщить ей об этом решении в обходительной манере». Королева дала свое согласие и попросила лишь о том, чтобы ее преемница оплатила свои долги и не меняла государственную религию. Елизавета, конечно, сочла правильным проигнорировать это, равно как она проигнорировала все положения официального завещания Марии. К тому времени, как письмо было доставлено ей в ее дом в Хэтфилде, она уже собирала свой двор. В качестве меры предосторожности она заручилась поддержкой военных.

Когда 9 ноября прибыл испанский посол, было ясно, что дни Марии сочтены. Согласно ее самой близкой служанке Джейн Дормер, королева успокаивала своих посетителей; она рассказывала им о своих снах, в которых «видела маленьких детей, подобных ангелам, которые играли перед ней и пели сладкозвучные песни и дарили ей такое успокоение, какое не могло дать ничто мирское». Должно быть, она надеялась, что скоро ее примут ангелы. Ее не стало в 6 часов утра 17 ноября во время мессы.

Кардинал Поул получил известие о ее смерти в Ламбете; он и сам был близок к кончине из-за эпидемии лихорадки, и, считалось, этот очередной удар был достаточным, чтобы уничтожить его. Он скончался 12 часов спустя, в 7 вечера. Когда новость о смерти сестры дошла до Елизаветы, она упала на колени и воскликнула: O domino factum est istud, et est mirabile in oculis nostris — «Это — от Господа, и есть диво в очах наших».

В 8 часов утра, спустя два часа после кончины Марии, был созван парламент с объявлением о том, что Елизавета сейчас является «королевой сего королевства». Палата общин ответила: «Боже, храни королеву Елизавету, да царствует она долго над нами». Звенели колокола, горели костры; у домов богатых горожан были накрыты столы, где угощали вином и элем.

Однако были люди, оплакивавшие Марию. В надгробной проповеди епископ Винчестерский восхвалял многочисленные добродетели усопшей и ее набожность, упоминая, что ее колени отвердели от беспрестанного коленопреклонения. Вместе с тем новая королева — «леди в наивысшей степени благочестивая, и нам должно подчиняться ей, поскольку, как вы понимаете, „живая собака лучше мертвого льва“[64]». За это неразумное замечание он был лишен сана. Тем временем английский двор скупал в Антверпене шелк, готовясь к коронации.

26. Королева-девственница

Свое путешествие в Лондон Елизавета начала в последнюю неделю ноября; ее сопровождала большая группа аристократов и дворян. Встретившая ее в Хайгейте процессия епископов с почтением преклонила колени; она подала руку для поцелуя каждому из них, обойдя вниманием епископа Боннера. Слишком известна была его репутация «Кровавого Боннера». Это был первый раз, когда королева обозначила свои истинные религиозные убеждения.