Сам Генрих пребывал в состоянии чрезвычайной озабоченности. Именно такого исхода событий он больше всего и опасался. Находившийся в то время в Лондоне французский посол отправил своему владыке тревожное послание, где умолял освободить его от обязанностей, страшась гнева короля; Генрих — «самый жестокий и опасный человек в мире», — казалось, пылал такой яростью, что «ни благоразумия, ни понимания» от него нельзя было ожидать. Посол, по его признанию, считал, что король вполне способен напасть или даже убить его во время аудиенции.
Несмотря на это, военная кампания против Англии так и не состоялась из-за разгоревшихся распрей между Францией и Испанией. Возможно, что шпионы тех стран доложили своим господам об отсутствии сколь-нибудь существенного внутреннего недовольства; народ не восстанет против своего короля. Никакого вторжения не последовало, и всеобщее беспокойство вскоре улеглось. Король, однако, прекрасно осознавал, что нагнетать напряженность в стране было бы крайне опрометчиво; он и так испытывал на прочность религиозную терпимость народа. В силу этих обстоятельств он счел разумным заручиться поддержкой ортодоксальных, консервативно настроенных верующих, составлявших большую часть населения. Руководствуясь этими соображениями, он также следовал своему природному чутью.
Генрих, по всей видимости, решил отмежеваться от религиозной реформы. В декларации о «единстве религии», составленной весной 1539 года, король заявлял, что причиной «роптаний, неприязни и озлобленности» в королевстве стало неразборчивое прочтение английской Библии. Он надеялся, что Священное Писание будут читать «со смирением», однако оно лишь обострило соперничество и противоречия. Верующие «бесцеремонно» спорили друг с другом в питейных домах и даже церквях, яростно осуждая альтернативные трактовки как еретические или папистские. Библию, таким образом, полагалось в будущем читать молча. Декларация так и не была обнародована — ее заменили более официальным воззванием.
Свидетельства религиозных разногласий можно найти в протоколах заседаний церковных судов. Госпожу Цецилию Маршалл из прихода Сент-Олбанс обвинили в «презрении к Святым Дарам и святой воде», а другого прихожанина уличили в «презрении к Деве Марии». Джона Хамфри из Сен-Жиля, что в Крипплгейт, вызвали в суд за «хулу против церковных таинств и обрядов». Женщина из прихода Святого Николая во Флеш-Шемблз предстала перед судом за «разглагольствования о новом учении и непосещение церковных богослужений», а Маргарет Эмбсворт из церкви Святого Ботольфа на Олдгейт — за «наставления служанкам и занятия врачеванием». Роберт Плат с женой были «большими знатоками библейских текстов, утверждая, что вдохновлены самим Святым Духом». Всех этих, как и многих других людей стали нарицательно называть «докучателями».
Весной 1539 года был созван очередной парламент для обсуждения назревших религиозных вопросов. По сообщениям одного современника, целью нового парламентского созыва было согласовать «полное единство и общность, необходимые для реформации церкви в этом королевстве». Достичь этого единства было очень непросто.
Различные мнения, к примеру, существовали относительно причащения хлебом и вином. Ортодоксальные католики поддерживали доктрину пресуществления, согласно которой хлеб и вино превращались в истинное тело и кровь Христову. Это загадка религии: верят в то, что невозможно, считая это доказательством всемогущества Бога. Лютер также верил в настоящее присутствие Христа в таинстве, однако отрицал, что он представал там «в своем существе»; он верил в то, что впоследствии стали называть соприсутствием, или причастным союзом, в котором хлеб и вино сохраняли свою первоначальную природу, превращаясь в тело и кровь Господни.
Более радикальные реформаторы, настроенные положить конец власти священнослужителей и предрассудочным, как им казалось, обрядам, заявили, что причащение является лишь данью памяти жертвенной смерти Христа, осуществленной единожды и навсегда; невозможно бесконечно воспроизводить ее у алтаря.
Между этими тремя догматами веры, разумеется, могло существовать бесконечное число различных вариаций. Так, один из реформаторов отказывался признать, что хлеб и вино чудесным образом пресуществляются, однако соглашался, что «тело и кровь Христовы истинно принимаются верой», когда верующий приобщается к ним в состоянии наивысшего благочестия. Эта точка зрения получила название «виртуализм». В эпоху, когда религия являлась важнейшим аспектом общественной жизни, подобные дискуссии имели государственное значение. В начале парламентского заседания был создан небольшой комитет для рассмотрения всех этих вопросов, наиболее тенденциозным из которых представлялся вопрос причастия.