Тюльпанная лихорадка

София по-прежнему здесь, в его студии. Она всегда рядом с ним, Ян беседует с ней мысленно. Вот она стоит с письмом у окна. Живопись – иллюзия. София, которую он не видел, была для него в тысячу раз реальнее тех людей, которых он рисовал и которые сидели прямо перед ним. Искусство лжет. Цветы разных времен года благополучно цветут на одной картине. Деревья эффектно наполняют пейзаж, обрамляя центр композиции. Комнаты вырастают из ничего, словно декорации на сцене, и художник обставляет их по своему вкусу, стараясь придать побольше драматизма сцене. Даже портреты приблизительно соответствуют реальности, приспособленной к взглядам и целям живописца. Их так называемый реализм, внимание к мельчайшим нюансам и деталям – тоже обман.

На первом плане Ян разместил предметы из собственной коллекции: посуду, чашу, драгоценности, – которые хранил в шкафу специально для натюрмортов. К Софии они не имели отношения, как и его комната, но на картине вся эта обстановка будет принадлежать ей. Никаких символов или аллегорий: черепов, пустых раковин, открытых светильников на полке, – просто несколько красивых вещей, существующих только здесь и сейчас, на этом полотне. Они лишь свидетели на празднике их любви.

Позже пришла София. Она заглянула на часок, возвращаясь домой после покупок. На ней было фиолетовое платье, которое Ян попросил ее надеть. Они не целовались: Якоб сидел в комнате и, насвистывая, трудился над картиной. Геррит гремел посудой в кухне.

Воскресный полдень. София стоит у окна. Свет падает на ее лицо. В руках у нее письмо, которое дал ей Ян. Она развернула листок: «Ты счастье моей жизни. Давай проведем эту ночь вместе. Я хочу держать тебя в объятиях и смотреть, как ты спишь. Я буду любить тебя до самой смерти».

Читая письмо, София застыла у окна. Ян сделал быстрый набросок углем. Она повернулась к нему, опустив листок.

– Не смотрите на меня, – попросил он. – Читайте письмо и держите письмо прямо, вот так.

Якоб перестал свистеть. Он прислушивался к их разговору. Губы Софии дрогнули. Она сказала:

– Я прочитаю его вслух.

Ян замер, глядя на нее.

– Вы думаете, нужно?

София прочитала: «Дорогой Корнелис Сандворт, ваша картина почти готова. Я смогу отправить ее вам во вторник. Надеюсь, вы останетесь удовлетворены мой работой, как я – полученным мной вознаграждением».

Ян с трудом удержался от смеха. София посмотрела в окно.

– А как вы назовете картину? – спросил Якоб.

– «Любовное письмо».

– Почему? – удивился ученик. – По-моему, совсем не похоже.

– Искусство всегда обман, – ответил Ян. – Разве ты этого еще не понял?

София рассмеялась. Ян вернулся к своему рисунку.

Из соседней комнаты доносились запахи еды. На мгновение все стало таким домашним и уютным: насвистывающий Якоб, хлопоты Геррита в кухне. Геррит был ужасным поваром – обычно Ян готовил сам или отправлялся есть в таверну, – но сегодня пахло очень аппетитно. Конечно, все это тоже иллюзия. София не станет есть его рагу, она скоро уйдет. Ей вообще нельзя здесь находиться: она и так страшно рисковала, явившись к нему в студию среди бела дня.

Но что такое реальность? Разве он не чувствует, что эта картина – реальная, подлинная жизнь? Сквозь ложь его кисть пробивалась к правде. Ян заново создавал для нее мир – и как она сияла ему в ответ! София стояла у окна и читала письмо. Когда она уйдет, на ее месте останется это сияние.

Ян быстро рисовал. Он чувствовал себя живым – до упоения, до дрожи, и не только от любви. Здесь было нечто большее. Раньше ему казалось, будто он просто размазывает краски по холсту. И только теперь Ян работал по-настоящему.

24. София

Кто ищет благ в краю чужом?

Для девушки милей свой дом.

Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.

Из студии Яна я вылетела как на крыльях. Улица была пуста, никто меня не видел. Мимо прошмыгнул бездомный кот. Я решила, что это хороший знак. В отличие от Марии, рабски послушной суевериям, я сама определяла, какая примета для меня добрая, а какая нет. Я сбежала, нарушила все правила – и никто не смог меня поймать. Те большие двери на верхнем этаже – я из них вышла и… не упала. Я полетела! Кто-то сделал меня легкой и неуязвимой.

Стоял яркий солнечный день – настоящая весна. «Давай проведем эту ночь вместе». Господи, как я его люблю! Наверное, меня должна мучить совесть, но часть моей души словно заснула. Я была как экипаж, который несли взбесившиеся лошади: бесполезно натягивать удила. Меня не могла удержать даже вера. Я потеряла над собой контроль. Когда-нибудь я буду за это наказана, но только не сегодня, не сейчас.

Все это я чувствовала, шагая по цветочным рядам рынка (гиацинты, ослепительно синие на солнце) и мимо домов с ярко-зелеными дверями. Это была «блокирующая» техника, которую я использовала еще в те времена, когда меня бил отец. Словно отделяясь от своего тела, моя душа свободно бродила где-то рядом, а я смотрела на себя со стороны. Мне было больно и страшно, но меня это не касалось.