Тюльпанное дерево

Когда старикъ кончилъ свою повсть, Зеинебъ, пораженный слышанными чудесами, долго не могъ говорить. Наконецъ, пришедъ въ себя началъ длать многіе вопросы о волшебномъ дерев, и открылъ въ свою очередь мудрому Оглану, что онъ страстно влюбленъ въ Канзаду, молодую богатую вдову въ столичномъ город Ипсар [3], и что намренъ на ней жениться. «Ты очень достоинъ быть любимымъ, сказалъ Огланъ; но я знаю по слуху прекрасную Канзаду: говорятъ, что она втрена, тщеславна; можетъ быть, только для того идетъ она за тебя, чтобъ блистать при Двор. Послушай меня, сынъ мой! прежде заключенія брачнаго союза приведи ее въ мой садъ и заставь войти въ гнздо тюльпанника.» Я ненавижу испытанія, отвчалъ Зеинебъ. «И я также, сказалъ Огланъ, и конечно не сдлалъ бы теб этого предложенія въ разсужденій друзей твоихъ. Естьли бы могъ я дать теб всю мою опытность въ этомъ род, то лишилъ бы тебя молодости, или по крайней мр всего того, что иметъ она пріятнаго. Мудрость спасительна во всякомъ возраст; но совершенное познаніе людей въ твоихъ лтахъ никуда не годится. Наконецъ естьли бы Канзада была твоя жена, я никогда не пустилъ бы ее въ свой садъ; но она только еще твоя любовница, и союзъ, которой ты готовишься заключить, такъ важенъ, что теб должно немедленно подвергнуть Канзаду опыту. Поврь мн, что онъ кончится къ твоему удовольствію, естьли поведеніе ея была всегда безпорочно, естьли она не тщеславна и не кокетка.» — Но разв не можетъ быть, возразилъ Зеинебъ, что, при самомъ безпорочнйшемъ поведеніи, чувствовала она изрдка нкоторыя движенія суетности? Не уже ли дерево твое не извиняетъ маловажныхъ, неизбжныхъ проступковъ? — «Конечно извиняетъ, отвчалъ Оглавъ: его произвела женщина, слдовательно врно не забыла нкоторыхъ изключеній и оттнокъ… Естьли Канзада не сдлала никакого важнаго проступка; естьли не можетъ она себя упрекать ничмъ, кром свойственной и очень простительной молодымъ людямъ втрености и неосторожности, то почувствуетъ въ тюльпанник только легкую неловкость, которая очень скоро пройдетъ и которую ты удобно извинишь.» Хорошо! сказалъ Зеинебъ. Я ршился, и завтра же приведу сюда Канзаду. Въ слдующій день прелестная вдова пришла съ Зеинебомъ погулять въ саду Оглановомъ. Долго любовалась она тюльпаннымъ деревомъ и, не дожидаясь приглашенія, взбжала на оное; Зеинебъ послдовалъ за нею. Боже мой! вскричала Канзада: какой сильной, противной запахъ!… Посл сего восклицанія она зевнула раза три, или четыре сряду. Такое начало ужаснуло Зеинеба, которой сильно смутился, и это случилось еще въ первой разъ? что добродтельный человкъ почувствовалъ въ тюльпанник огорченіе. «Ахъ! какъ мн дурно! продолжала Канзада: я совсмъ почти задохлась; пойдемъ отсюда скоре.» Сказавъ сіе, встала она съ поспшностію, и въ одинъ мигъ сбжала съ лстницы въ садъ. Зеинебъ, почти приведенный въ отчаяніе, уврилъ однакожь наконецъ самъ себя, что Канзада, по обыкновенію многихъ женщинъ, увеличила почувствованную ею дурноту, и что естьли бы она еще нсколько времени пробыла на дерев, что скоро бы успокоилась. Онъ подошелъ къ ней. Канзада была тронута перемною его лица, которую приписывала она безпокойству отъ приключившагося ей припадка. «Не бойся! сказала она ему, смючись: теперь я здорова; я почувствовала дурноту отъ запаха цвтовъ этого дерева, но это все прошло; однакожь мн было очень тяжело, дыханіе такъ стснилось…. Нтъ! отвчалъ Зеинебъ: естьли бы ты имла поболе терпнія, то конечно бы преодолла эту легкую неловкость» «Какъ! легкую неловкость! вскричала Канзада: не думаешь ли ты, что я притворилась больною, для того, ятобъ показаться интересною? Не уже ли можешь подозрвать меня въ лукавств? разв мало извстно теб мое чистосердечіе? Я часто теб хвалилась щастіемъ своимъ, что во всю жизнь свою не сдлала ни одного важнаго проступка и не имю такихъ пороковъ, за которые могла бы упрекать себя; въ противномъ случа не могла бы я никакъ отъ тебя ихъ скрыть…. Врю, перервалъ Зеинебъ, очень врю, но возвратимся опять въ тюльпанникъ. — „За чмъ?“ — Прошу тебя усерднйше, даже требую этого отъ любви твоей ко мн! - „Вотъ странное желаніе!“ — Канзада! естьли ты любишь меня, постарайся преодолть свое нехотніе, пожертвуй мн имъ!.. — „Какая чудная прихоть!“ — Конечно, это прихоть, капризъ, все, что ты хочешь; но естьли я теб милъ, послушайся меня. Сказавъ сіе, взялъ онъ Канзаду за руку и, подведя ее къ дереву, уговорилъ взойти еще разъ на оное. Старикъ, желая быть свидтелемъ сей послдней сцены, пошелъ за ними. Едва Канзада дошла до цвточнаго гнзда, какъ начала зевать такъ сильно и часто, что Зеинебу должнобы потерятъ всю надежду; однакожь онъ продолжалъ льстить самъ себ. Мудреноли? онъ былъ страстно влюбленъ! „Божусь теб, любезный Зеинебъ! сказала Канзада, что я чувствую нестерпимое мученіе.“… Успокойся, милая, отвчалъ Зеинебъ, возьми нсколько терпнія, и это все въ минуту пройдетъ. „Напротивъ, продолжала Канзада, мн отчасу длается хуже… несносная тоска меня терзаетъ… такія мрачныя мысли!.. О Зеинебъ! выведи меня скоре отсюда… я умираю….“ При сихъ словахъ смертная блдность покрыла лицо Канзады; но Зеинебъ продолжалъ повторять: потерпи еще немного. Разв ты хочешь, чтобъ она умерла? вскричалъ старикъ… Канзада дйствительно лишилась чувствъ. Огланъ взялъ ее на руки и вынесъ въ садъ, гд положилъ ее на скамью; она вскор открыла глаза и, обратя ихъ на Зеинеба, сказала ему: „Не уже ли ты и теперь станешь еще сомнваться въ моей искренности?… Увряю тебя, что я чувствовала ни съ чмъ несравненное мученіе…. цвты этаго дерева вредны мн, какъ ядъ…. Зеинебъ! надюсь, что впредь будешь ты мн врить… но ты молчишь? Разв я не заслуживаю по крайней мр хотя благодарности? Мн кажется, ты долженъ быть мною доволенъ….“ Зеинебъ затрепеталъ; глаза его наполнились слезами, и, будучи не въ состояніи скрыть своего смятенія, удалился съ поспшностію, не отвчавъ ни слова.