Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы

Гюго приезжал сюда несколько раз. Он очень любил Вианден. Ему нравилось просыпаться на широкой деревянной кровати, вдыхать полной грудью воздух у открытого окна, над речкой в солнечных бликах, нравилось бродить по лесам и среди развалин графской твердыни, на осенней ярмарке орехов.

Однажды на колокольне ударили в набат. Гюго выбежал одним из первых, взял ведро, всю ночь вместе с другими гасил пожар.

Гюго видели на осенней ярмарке орехов, в толпе, у каруселей, видели в таверне с крестьянами за стаканом «кватч» — здешней сливовицы.

«У вас, Сен Жак, — говорил Гюго местному леснику, — благодатная прекрасная земля, но вот сеньоры построили замок-крепость, и он повис над всей округой, как штык, воткнутый в вашу землю, и соки земли вытянули тунеядцы. С тех пор прошли века, замок разрушен, но сеньоры остались, и по-прежнему все богатства земли, добытые вами, идут к ним».

Последний раз Гюго занимал комнату в доме у моста летом 1871 года. «Меня гонит непогода», — говаривал он. Теперь даже Брюссель — постоянное убежище писателя-изгнанника — отказал ему в гостеприимстве. Гюго тяжело провинился в глазах бельгийской королевской власти. Он объявил в газетах, что его дом в Брюсселе открыт для парижских коммунаров. Для тех, кто избежал расправы и ищет приюта за рубежом.

Горько на душе у Гюго. Он знает, что в Париже свирепствуют палачи. «Грозный год», — так называется цикл стихотворений, рождающихся в Виандене. Поэзия скорби, негодования.

Но вера в будущее не покинула Гюго и в тот зловещий год. Наверно, любимый Вианден, славные, простые, неунывающие друзья помогали держать перо…

Дом у моста — святыня в Виандене. О Гюго говорят так, как будто он все еще живет здесь. Как будто его следы отпечатались на заснеженном мосту через Ур.

Неслышно течет холодная, сонная речка. Холмы и щербатые остатки крепости и дома на том берегу — все поглотили туман и темнота. Только редкие фонари едва теплятся в дрожащей, влекомой куда-то дымке. На мосту памятник, в чертах Гюго, высеченных из камня, залегли резкие тени.

Так закончился первый день дальнего рейса по маленькому Люксембургу.

В люксембургской Швейцарии

Право, километры здесь другие. Всего-навсего сотня их намоталась на спидометр — расстояние, по нашим масштабам, пустяковое. А на нем, между тем, что-то около двадцати городов, несколько областных наречий. В одном селении мы слышали знакомое «гуден мойен», в другом, — «мюрген». От волнистых равнин юга страны, лишь кое-где зачерненных лесом, мы проехали по мозельской долине винограда, затем поднялись по ступеням хвойных Арденн. Сменились пейзажи, климаты.

Что же еще в запасе у Люксембурга — маленького волшебника? Неужели новые неожиданности? Представьте — да!

Городок Клерво как будто сполз с крутой горы вместе с обвалом. Стряхнул с себя песок, гравий и, едва удержавшись на приречном карнизе, впился в ложбины своими зигзагообразными, отчаянно раскиданными улицами. Пропадая в провалах почвы, они словно прячутся от надменного двухбашенного храма. Из всех домов городка видно это серое, грузное здание, громоздящееся на холме. Волей-неволей глядишь на него снизу вверх. Кажется, даже пустые окна заброшенного замка взирают на аббатство с немым подобострастием.

Зловещая слава у аббатства Клерво. Здесь проповедовали самые жестокие изуверы. По их приказу жгли людей на кострах.

Старинная постройка кажется новой — так старательно ее поддерживают, заделывают трещины. Розовые, сытые священнослужители выходят из ворот аббатства. Им тут вольготно, Люксембург и ныне именуется крепостью католичества.

Одна из крупнейших партий в стране — католическая. Все школы — под надзором церкви. Получить место учителя можно только по ее рекомендации. За учащимися зорко следят классные дамы — монахини, классные наставники — монахи. Колледж Атенеум был основан в шестнадцатом веке при испанском короле Филиппе и герцоге Альбе, при свете костров инквизиции. Отцы-иезуиты по-прежнему обучают в нем молодежь.

Все отрасли труда охвачены католическими профсоюзами. А ремесленники, как и встарь, объединены в цеха, и каждый цех имеет своего святого покровителя. Вчера я прочел в газете, что кузнецы и слесари справляли свой праздник — собрались на обед, а затем отправились на мессу в честь цехового патрона, святого Элигия.

Святой Губерт — патрон охотников. Его день — 3 ноября, и поэтому ноябрьская сессия парламента может состояться лишь в первый четверг после этого праздника. Не все члены парламента увлекаются теперь охотой, но обычай сохранился…

Все это пришло на память у стен аббатства.

Кажется, весь городок притих перед ним, упал на колени…

Я провожаю глазами компанию монахов. Нет, они не истязают себя постами и молитвами. Из всех жителей Клерво они, несомненно, самые упитанные, самоуверенные, довольные.

Два школьника резвятся у входа в мясную лавку. Один оглянулся на монахов, высунул язык.