Тюремные люди

Все-таки тюрьма – место неожиданных знакомств. Так получилось, что на моем рабочем участке большинство – приезжие из Таджикистана и Киргизии. По-русски они говорят, но предпочитают, конечно, родной язык. Поэтому, чтобы не мешать людям (в моем присутствии, из вежливости, они стараются на свой не переходить), присаживаюсь рядом с высоким парнем, тоже, как и большинство, – чернявым, но явно предпочитающим русский, который для его, очевидно, родной.

Парень оказался полулитовцем из Новосибирска. И самым настоящим нацистом, то есть членом одной из многочисленных в России национал-социалистических группировок. Как рассказал Александр (так звали парня), у нас в зоне «всего» 12 человек нацистов. Все осуждены за преступления, совершенные по малолетке, поэтому попали на общий режим. Сам он изготавливал бомбы, на чем «сгорел», но было и другое – разное, поэтому срок большой – 7 лет. «Сидит» с 17, сейчас уже 19.

Александр – парень неглупый, окончил двенадцатилетку (уже в тюрьме), интересуется философией, политикой, собирается учиться дальше. Не курит, и говорит, что не пил.

Работа у нас нудная, разговаривать не мешает, а мне интересно. Никогда не мог понять, как в стране, где столько народа погибло на войне с нацизмом, мог появиться нацизм. Задаю вопросы. Александр с удовольствием отвечает, в меру своего понимания и информированности.

Попал в ячейку национал-социалистов в 13 лет: увидел объявление на стене подъезда – позвонил. Уважает Гитлера, как борца за господство белой расы. Не считает черных и желтых (про краснокожих не задумывался) полноценными людьми. Туда же почему-то относит выходцев из Средней Азии и с Северного Кавказа.

Не верит в Холокост, концлагеря. Читал соответствующую литературу. К евреям относится без вражды, но насмешливо (мол, навыдумывали себе страшилок). С удовольствием рассказывает о маршах эсэсовцев в Прибалтике, демонстрирует татуированную свастику.

Его девушка тоже нацистка. Познакомились на одном из сайтов соответствующего толка, во время короткого пребывания «на подписке». Собираются пожениться.

Особый сюр всему этому разговору придает обстановка. То и дело кто-то из коллег по цеху с акцентом кричит: «Саша – коробку». Александр передает аккуратно упакованную коробку и сам просит: «Бумагу». Наши разговоры соседи несомненно слышат, и изредка добродушно комментируют.

«Саша, – спрашиваю я, – а с иммигрантами что будете делать?» – «Депортируем». – «А с экономикой?» – «Национализируем». – «Кто работать-то будет?» – «Русские». – «А руководить предприятиями?» – «Идейные национал-социалисты». – «Где же вы столько наберете хороших специалистов с национал-социалистическими идеями?» – «Воспитаем».

Впрочем, экономика у Саши – не сильная сторона, и через 2–3 часа неспешной беседы тупиковость идеи национал-социалистического хозяйства становится для него очевидной. Я успокаиваю собеседника тем, что либералы приветствуют любые эксперименты с укладами, привожу в пример израильские кибуцы и рекомендую тоже попробовать их экономические идеи на малых добровольных общинах.

Переходим к более острой теме – национальной. Точнее – расовой. На «бытовом уровне» понимания не нахожу.

«Саша, а если твоя внучка будет черненькой, ты ее что, любить не будешь?» – «Не будет у меня черненькой внучки!» – «Саша, а вдруг будет? Кто знает, кем была бабушка избранницы твоего будущего сына?» – «Не будет у меня черненькой внучки!» Все. Тупик.

Саша, вообще-то, человек не упертый, но здесь явно эмоции застилают логику. Ничего. Вернемся позднее. Захожу «с другого бока». Пытаюсь выяснить, как видится существование государства «белых» в «цветном» окружении. Достаточно быстро выясняется, что никак. После чего идут ссылки на успех Гитлера по захвату Европы.

Надо заметить: Гитлер – очевидный кумир как человек. СС и гестапо – как организации. Напоминаю о дружбе Гитлера с японцами – «желтыми» (в терминах наци). Саша задумывается, потом выдает: «Ну, они не совсем желтые».

Я соглашаюсь, что такой подход может быть успешным: японцы и китайцы – не совсем желтые; африканцы и афроамериканцы – не совсем черные, и т. д. Дружно смеемся.

Переходим к Холокосту. «Холокоста не было», – Саша непоколебим. Он читал книжку про концлагеря, там написано, что мощность крематориев не позволяла пропустить столько тел. И газовые камеры тоже. И вообще, в концлагерях все было «не так».

«Саша, – говорю, – я лично знал несколько узников концлагерей. С первым познакомился в 1978-м – мне было 15, ему 50, так что никакого маразма. Он в школу приходил, рассказывал. А последний из моих знакомых концлагерников – Том Лантос – умер недавно, и все говорят одно: было!»

В тюрьме слова очевидцев ставить под сомнение не принято. Это тяжелое оскорбление. Саша молчит. Ему трудно. Я его понимаю.