Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании

Я бесшумно заперла за собой входную дверь, стараясь не разбудить семью, и быстро, чтобы не замерзнуть, прошла к машине. Повернула ключ зажигания, включила печку и стала смотреть в зеркало на выхлоп, вырывающийся из трубы. Я ощущала уверенность и спокойствие. Сорок минут предстоящей дороги до Лондона достаточно, чтобы подыскать нужные слова и сообразить, из какой камеры, скорее всего, раздались те проклятия.

Глава шестнадцатая

Высоко подняв голову, я подошла к двери и кивнула Эду, давая сигнал приступать.

Тук-тук.

– Врач здесь, – объявил он.

– Мне он не нужен, – последовал ответ.

Вне всякого сомнения, это был тот самый человек. Грубый тон, громкий голос, хриплый от сигарет.

Я подозревала, что это он, потому что крик раздался с той стороны, и его ответ это подтвердил. Мужчина был высокий, в вечно растянутой одежде, и кровать под ним всегда прогибалась. Его приговорили к пожизненному заключению за убийство, и он дожидался перевода в тюрьму категории А. В карцере он оказался потому, что в других местах держать его было небезопасно.

Я уже встречалась с ним несколько раз, и обычно он держался со мной достаточно вежливо, вот почему я была вдвойне задета его оскорбительной тирадой. Эд повернул ключ в замке и распахнул дверь.

Я прожгла заключенного взглядом.

– Почему вы вчера сказали, что хотите, чтобы меня переехал автобус? – вызывающе спросила я.

Я смотрела на него, не отводя глаз, чтобы он не подумал, будто я боюсь. Он же не выдержал и опустил голову. Потом ответил тихо:

– Так это были вы? Простите, док, я не знал. Просто услышал, как кто-то идет, ну и закричал, чтобы развеять скуку.

Выглядел он пристыженно и глуповато.

– Вы меня сильно обидели, но спасибо, что извинились, – сказала я, ощущая прилив сил от небывалого свершения – я ведь сама постояла за себя. Вспомнился совет, полученный в самом начале работы в Скрабс: ходить уверенно и показывать свою власть. Здесь речь шла о том же – не позволять вытирать о себя ноги.

Тон мой немного смягчился:

– Пока я здесь, вам не нужна медицинская помощь?

– Нет, спасибо, – ответил он, по-прежнему глядя в пол, явно смущенный.

– Ладно, тогда увидимся завтра.

Эд захлопнул дверь камеры.

– Вам лучше? – поинтересовался он.

– Намного! – широко улыбаясь, ответила я.

Пять лет в Скрабс вымотали меня до предела, но одновременно помогли обрести уверенность. Я чувствовала себя куда более сильной и независимой. С другой стороны, я так и не начала равнодушно воспринимать боль и страдания. Как бы уверенно я себя ни чувствовала, эмоции зачастую продолжали брать надо мной верх.

Кажется, никогда еще жалость не одолевала меня до такой степени, как в один холодный зимний вечер в приемнике. Я как раз сворачивалась, готовясь подниматься в Центр первой ночевки, когда Хадж постучала в двери. Лицо ее было встревоженным, что-то явно произошло.

– У меня еще пациент для вас, док.

Она вошла ко мне в кабинет и закрыла за собой дверь. Потом сказала, понизив голос:

– Он получил тяжелые увечья, выпрыгнув из окна третьего этажа жилого дома. Пытался сбежать от полиции. Он в инвалидном кресле, его только что выписали из больницы, так что проще будет осмотреть его здесь.

– Ладно, – сказала я, снова включая компьютер и вводя пароль. Я смотрела в экран, когда Хадж вернулась, толкая перед собой инвалидное кресло с сидящим в нем мужчиной. Я обернулась и, к своему ужасу, обнаружила, что увечья у него куда более серьезные, чем можно было подумать: заключенному ампутировали обе ноги, оставив лишь короткие культи.

Мужчина, которому на вид было лет тридцать, пребывал в полном шоке. Глаза, широкие как блюдца, руки трясутся, на лице паника. Мне хотелось как-то его утешить, но он все равно меня бы не понял, потому что не говорил по-английски. Я, однако, попыталась, рассчитывая, что мой тон и улыбка его успокоят.

– Пожалуйста, не бойтесь так, – сказала я.

Потом посмотрела на обрубки ног, все еще в повязках от недавней операции. Какими тяжелыми должны были быть повреждения, чтобы ноги ампутировали прямо от бедра? Видимо, при падении кости оказались полностью раздроблены. Вся его жизнь в одночасье перевернулась: он не только лишился свободы, но должен был смириться с потерей обеих ног. Я и представить не могла, как жутко он себя чувствует: запертый в огромной страшной тюрьме, не понимая ни слова из того, что говорят вокруг, не имея возможности сообщить, больно ему или нет. Просто ужасно, особенно в сочетании с такими тяжкими травмами.

В обычных обстоятельствах я позвонила бы в лингвистическую службу и вызвала переводчика, но сейчас на это не было времени. После восьми часов все охранники и остальные новички перешли в Центр первой ночевки.