Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании

Ключ проскрежетал в старом замке. Я слышала этот звук в последний раз.

– Спокойной ночи, док, – пожелал мне охранник, – счастливо добраться домой.

Я улыбнулась ему в ответ, но улыбка получилась неискренней.

– Спокойной ночи!

Я уходила из тюрьмы навсегда. Не знаю, оставила я в ней свой след или нет, но надеюсь, что, хотя бы немного, облегчила жизнь этих людей.

Я знала, что буду скучать. Очень сильно.

Часть третья Женская тюрьма Бронзфилд 2016 – по настоящий момент

Глава двадцать вторая

Был канун Нового года, и я, отпирая последние бронированные двери, ведущие в медицинский блок, испытала прилив надежды, что может быть – ведь может, правда? – хотя бы некоторые из женщин, раз за разом возвращавшихся в тюрьму, больше не окажутся тут. Что хоть кому-то удастся разорвать порочный круг наркотиков, преступлений и бродяжничества, в котором они годами пребывали.

Утренний прием оказался расписан, и надежда моя угасла, когда первым в списке я увидела имя Джейн. Я очень тепло относилась к Джейн и искренне ей сочувствовала. Ей был 21 год – высокая, привлекательная, умная. К сожалению, у нее имелись серьезные проблемы с психикой, и она регулярно наносила себе увечья: резала руки, обжигалась кипятком, глотала острые предметы.

За свою короткую еще жизнь она проглотила столько всего постороннего, что двадцать раз подвергалась гастроскопии. В последний раз ей сказали, что каждая новая операция становится все опаснее, так что ей лучше постараться больше ничего не глотать. Но как только она оказалась у меня в кабинете, я поняла по ее равнодушному лицу и пустым глазам, что она опять что-то сделала с собой. На этот раз Джейн проглотила пластиковый нож и вилку. Говорила она мало, но я уже привыкла ее понимать и не задавала лишних вопросов, что она очень ценила. До чего печальная и трагическая жизнь, – думала я, договариваясь об отправке Джейн в госпиталь.

После обеда я пошла в приемник, чтобы осмотреть новичков, поступивших из судов, и наткнулась на Хелен.

– С наступающим вас, док! – поздравила она меня с широкой улыбкой.

Ее вскоре должны были освободить после 2 лет отсидки за мошенничество, и она, вместе с еще несколькими заключенными, работала в приемнике, получая от 2,40 до 3,20 фунтов за смену. Работа Хелен состояла в раздаче новичкам «приветственных пакетов». В них лежали пластмассовый нож, вилка, тарелка и кружка; шампунь, зубная паста и щетка, мыло, кондиционер для волос и расческа – без обозначений производителя; шесть новых трусиков, шесть пар носков, две футболки, два тюремных комбинезона, два свитера и ночная рубашка; упаковка чая и сахар. Все, что было у заключенных на этом свете, помещалось в белый сетчатый мешок.

У меня оставалось около 10 минут, чтобы разместиться в небольшом кабинетике без окон, прежде чем ко мне начнут приводить новых арестованных, поступивших из зала суда. Многие из них наверняка будут в состоянии алкогольной и наркотической абстиненции.

Я обвела глазами знакомый коридор, залитый ярким светом дневных ламп. Подошвы моих туфель скрипели по изношенному голубому линолеуму пола. Беленые стены покрывали глубокие темные царапины. В воздухе витали тошнотворные ароматы готовых обедов, разогретых в микроволновке, и растворимого кофе. Готовые обеды новички получали потому, что не успевали оказаться в камере, когда заключенным развозили еду.

Слева висел большой щит с картинками, иллюстрировавшими систему трудовой занятости в тюрьме.

Справа находилась комната, в которой новоприбывшие дожидались осмотра, а слева нечто вроде прилавка, на котором досматривали их пожитки. Хаджун и Дженни, две симпатичных охранницы, улыбнулись мне и приветствовали радостным «привет, док!»

– Много народу сегодня? – спросила я их. Хотелось надеяться, что в Новый год к нам поступит поменьше.

– Не очень, док, – ответила Хаджун, – всего 10 человек.

В государственные праздники работали только суды магистратов, а королевские были закрыты. В обычный день к нам могло поступить до 30 новых резидентов, так что 10 показалось мне совсем небольшим числом.

Проходя мимо стеклянной перегородки комнаты ожидания, я услышала другой голос – нетерпеливый и со звучным эссекским акцентом.

– Элло, доктор Браун!

Голос был таким знакомым, что я узнала его, не оборачиваясь. Сердце упало. Прошло всего пять дней с тех пор, как я в последний раз видела Паулу, когда выписывала ей рецепт перед освобождением из тюрьмы. Тогда она была накрашена, густые каштановые волосы вымыты и заплетены в аккуратную косу, а глаза ясны и полны надежды. Она уже предвкушала, как будет наслаждаться свободой.

Сейчас она выглядела совсем по-другому, снова одетая в тюремный комбинезон. Глаза были красные и опухшие, длинные волосы, грязные и спутанные, наполовину закрывали лицо. Я не видела ее рук, но предполагала, что на них опять следы уколов.

Сестра из приемника ее уже опросила, так что Паула стояла в списке первой. Я вызвала ее в кабинет.

– Рада вас видеть, док, – сквозь слезы сказала она.