Тюряга

   — Правильно! — расхохотался Даллас. — Эн вэ эн! Я и есть эн вэ эн.

   — Только вот я не припомню, что это значит.

   — Эн вэ эн — никогда не верь никому! — снова расхохотался Даллас.

   В это время из-за угла коридора появилась уже знакомая Фрэнку парочка охранников — белобрысый толстяк со своим тонкогубым черноволосым напарником.

   — Что, приятеля себе нашел? — ухмыльнулся, проходя мимо толстый. — Небось трахались раньше вместе.

   — У кого чего болит, тот о том и говорит, — ответил ему Леоне.

   — Чего? — выпучился, не понимая намека, толстяк.

   — Да брось, Фрэнк, — оттянул его за рукав Даллас. Охранники прошли дальше.

   — Ты видно здесь еще мало что знаешь, — сказал Даллас, когда они скрылись из вида. — Это правая и левая рука Драмгула. Тот толстый, его здесь так и зовут — Палач, кликуха у него здесь такая, а другого, того чернявого с гнилыми зубами — Подручный. Суки они, садисты, что тот, что другой. Одного здесь в прошлом месяце до смерти забили, а потом подвесили в камере, мол, сам повесился. Так что с ними поосторожнее, лучше не задирай.

   — Почему не работаешь, пятьсот десять?! — крикнул вдруг, неожиданно появляясь, Майснер. — Еще один наряд захотел?

   Леоне судорожно сунул тряпку в ведро и, быстро отжав, принялся лихорадочно драить пол.

   — Так, так, хорошо! — покрикивал Майснер. — А теперь это же место еще раз.

   — А за этим что? — спросил Далласа Фрэнк, когда Майснер ушел.

   — Суров, но справедлив, если надо и самого Грейвса за щеку заставит взять и на четыре кости поставит.

   — Грейвса? — переспросил Фрэнк. — Это такого здоровенного в синей куртке и в черной шапочке?

   — А откуда ты его знаешь? — в свою очередь спросил Даллас.

Тогда Фрэнк рассказал ему о случае на стадионе.

   — Так ты и есть тот каратист, который чуть не замочил Грейвса? — снова расхохотался Даллас, но потом вдруг лицо его стало серьезным, брови сдвинулись, а уголки губ опустились, и он рассказал Фрэнку, что знал о Грейвсе.

   — Я думаю, тебе следует его опасаться. Вряд ли он простит это тебе.

   — Но ведь я же не заложил его! — возразил Фрэнк.

   — Во всяком случае старайся не появляться пока на спортивной площадке, это и в самом деле его территория. А если захочешь покачаться, сделай это лучше в спортзале.

   — Но побегать-то на стадионе я могу, если захочу?

   — Беговая дорожка — это территория черных, я думаю, ты с ним и договоришься.

13.

   Перебирая вечером в памяти события дня, Фрэнк бессознательно улыбнулся, вспоминая подвижное, богатое мимикой лицо Далласа. Как хорошо, думал Фрэнк, что я нашел здесь приятеля, теперь, по крайней мере, будет не так одиноко. Есть с кем поболтать, с кем поделиться. Без кента[3] в тюрьме не прожить. Быть может, Даллас поможет с работой? Надо бы завтра спросить его наверняка, он уже знает здесь все. Засыпая, Фрэнк повернулся к стене. Странная мысль шевельнулась в его голове: «Быть может, рвануть отсюда с Далласом на пару?» Но в следующий момент он вспомнил о Розмари и подумал, что лучше уж он здесь проведет эти полгода с Далласом, а всю оставшуюся жизнь с Розмари. «А если опять придется столкнуться с Грейвсом? Не дай бог, если он всадит в меня свое шило, — снова вспыхнула мятежная мысль. — И тогда — прощай Розмари. Может быть, лучше уговорить бежать ее во Флориду? В конце концов, к родителям можно и приезжать. Ведь не круглый же год полицейские будут наблюдать за их домами во Флинте. Нет, как-нибудь перетерплю эти полгода. Главное, не поддаваться на провокации».

   Этой ночью ему приснился отец. В узком челне они переплывали реку в царстве мертвых.

   — Это из-за меня тебе пришлось спуститься в ад, — сказал отец.

   — Но я же должен был тебя увидеть.

   — Здесь, в царстве мертвых, ты единственный живой, и возвратиться отсюда трудно. Но я открою тебе маленький секрет.

   Челн мягко ткнулся в песок и, сойдя на берег, отец крепко его привязал.

   — Теперь, когда тебе нет обратной дороги, двигайся только вперед и никогда не верь никому. И еще, запомни: в беде надо принимать отчаянные решения.

   Тень отца исчезла, и Фрэнк остался один. Он пошел по тропинке, ведущей на высокую гору. На самой вершине его снова встретил отец, он как-то странно улыбался.

   — Здравствуй, Фрэнк, — сказал он. — Рад тебя видеть. Вот моя рука.

   Он протянул ему руку.

   — Что же ты не здороваешься со мной? — спросил отец.

   — Но ведь ты же не мой отец, — сказал тогда Фрэнк. — Ты — Драмкул. Прочь с моей дороги!

   И вспыхнула, хохоча, тень отца, на глазах превращаясь в зловонного исполина.

   — Как это ты догадался, Леоне? — смеялся исполин, наклоняясь к Фрэнку.