Тюрьма

Высвечивая лучиком памяти в недавнем прошлом такие «звездные» эпизоды, как зверское убийство инвалида и дерзкий побег из лагеря, Архипов словно упирался в нечто плотное, в некую силу; даже в нелепой попытке украсть курицу можно усмотреть какую-то выбивающуюся из общего ряда упругость. И это его сила, его, можно сказать, личная доблесть, делающая заурядность всего прочего, что с ним происходит, не столь неприглядной. Однако этой силы не хватает на всю жизнь, и ее недостаточность порой ощущается с болезненной остротой, она не простирается на минуты, когда одолевает потребность в отдыхе, в свободном, безмятежном, независимом существовании. Пока содержался в лагере и чувствовал себя там загнанным в тесное и грязное стойло животным, Инга представлялась ему источником покоя, тепла, любви. Дескать, убежав, с ней он, пока не поймают и не вернут в перемалывающую его мясорубку, сумеет хорошо, по-человечески провести некоторое время. Но она, однако, успела совершить поступок, превративший ее в существо страшное и преследуемое, и с ней теперь не могло быть ему спокойно. Неужели и это она понимает? Архипов терялся в догадках. Наблюдая исподтишка за женой, он утыкался уже не в то блестящее, по-своему светлое, что находил в своем прошлом, а в серую глухую стену, и порой мучительно подозревал Ингу в тайных восторгах, вызванных сознанием, что она после прогремевшей на весь город расправы над судьей представляет для него определенную, как-то иерархически возвышающую ее над ним опасность.

В таком свете можно увидеть, при желании, дело их общения, их встречи после совершенных ими преступлений, в случае Архипова — целого ряда преступлений. И если этот взгляд не одна лишь иллюзия, не игра воображения, то стало возможным подобное положение исключительно потому, что у Инги на все, что она совершила, имелось прочное объяснение, то есть как бы целая система, настоящий философский и, следовательно, глубочайший комментарий, а у ее бедного супруга не имелось ничего, кроме бесконечных сомнений и горького сарказма в итоге.

Но мы спросим, естественно: разве не проще Инге? У нее одно убийство на совести, и она твердо знает, что побудило ее совершить его, ее жизнь не выглядит слишком уж абсурдной. А у супруга пришлось бы долго допытываться и искать вразумительных объяснений, когда б нам пришло в голову и в его случае докопаться до истины. Зачем покусился на курицу? Зачем прыгнул в яму и прикончил инвалида? Зачем привел к гибели священника? Да, со стороны его жизнь выглядит сплошным абсурдом, и что совершенно точно, так это то, что ему нечем крыть уверенную логику жены и даже некую ее непогрешимость, которой под силу далеко не призрачно приютиться вдруг под сенью довода, что на убийство судьи эту красивую и умную женщину толкнула жажда справедливости. Судья вынес несправедливый, с ее точки зрения, приговор и поплатился за это; все шито-крыто у Инги. На эту тему можно рассуждать долго, вопрос только, стоит ли. А вот вопрос, как же быть при таких-то расхождениях, при том, что в одном случае — абсурд и непроглядность, а в другом все обстоит вроде бы не так уж и плохо, этот вопрос заслуживает большего внимания и, скорее всего, не ведет к путанице. Не разойтись ли и натурально, не отстать ли друг от друга? Нам, положим, на этот вопрос, как и на вытекающие из него, не очень-то легко ответить, да и вряд ли пристало, по нашей естественной отстраненности, задаваться им. Зато относительно парочки — четы Архиповых, что бы там их ни отягощало по отдельности каждого и купно в их странном единстве, очевидно, что деваться им друг от друга и бежать в разные стороны незачем и на деле совершенно невозможно. Еще проблема, однако, и в отсутствии денег, и это обстоятельство вовсе не пустяк. С тех пор, как Архипова посадили, Инга, никогда не любившая обременять себя чрезмерными трудами, по натуре трутень, фактически перебивалась с хлеба на воду.