Тюрьма для свободы

«Ну, да, не все. Но та девушка, с которой мой друг вытворяет сейчас все, что душе угодно, так не думает. Она всем солдатам дает… Добродетельница думает, что делает благо, а взамен берет от солдата все, что тот может принести. Мы ей копченую колбасу доставили. Вот и отрабатывает свое…»

«Я думал, что это делают лишь с любимым человеком…»

«Ну, ты еще многого не знаешь. Думаешь, она грешит, что отдается солдату за еду. Она — сиротой осталась, а у нее есть два маленьких брата. Таким образом, зарабатывает на жизнь. Она не проститутка, а лишь солдатам дает. Мы-то умрем до конца войны. А когда война закончится, то все забудется. Нет тех, кто помнит, значит недоказуемо, что она падшая. История станет мифом».

«Но она может и другим путем зарабатывать? Для этого же нет необходимости давать себя любить».

«А ты думаешь, начальник не станет ее домогаться. Не побоится ли она отказать и тем самым лишиться работы. Там тоже будет давать себя любить за зарплату. Будет работать, да еще и разрешать какому-то старому пердуну бесплатно себя любить. Мне бы не хотелось, чтобы ты вникал».

Услышанное показалось мерзостью. Рэну не хотелось верить в это. Он взглянул на своего собеседника. У того были рыжие, коротко постриженные волосы. Местами лицо было покрыто веснушками. Круглолицый, краснощекий, курносый, с каре-зеленоватыми глазами, невысокого роста, вернее будет сказать, среднего. Худым его назвать было нельзя, но было видно, что прибавка в весе ему не помешала бы. По желтеющей коже лица можно было заметить, что весь день проводит под солнцем и много курит. Но это было лишь внешностью, что недостаточно для того, чтобы понять суть. Можно было по движениям попытаться что-то представить, догадаться о том, что старается казаться взрослым, хотя таким не является. Он сидел, как сидели бы взрослые, курил, как курили бы те, кому давно перевалило за третий десяток. Но это было все стереотипным взглядом на действительность. Рэн чувствовал его преднамеренную невежливость. Гарри был совсем другим, не таким, каким должны быть люди в его возрасте. Понимал, что война из ребенка делает мужчину. Не всегда у всех бывают все этапы взросления. Зрелость Гарри нравилась Рэну, влекло. Он мог быть для него братом и помочь увидеть скрытый от него мир. На данном этапе он жил лишь с бабушкой и матерью, которые, хоть и многое понимали, но старались отгородить Рэна от всего. Он взрослел очень одомашненным, приученным к правильной жизни. Слово «правильная» следовало бы взять в кавычки: нет истины на белом свете, и под верным чаще всего понимается стереотипность. Рэну нравился запах греха, от которого веяло свежестью и чистотой, но который был для него пока что недосягаемым. Запах тех, которые лишены наивности, успели вкусить запретный плод, такой сладкий, что невозможно не влюбиться. Он смотрел на своего нового знакомого и пытался понять, будет ли он таким или сможет стать лучше.

«Они закончили, как ты говоришь, давать себя любить. Вон, смотри, выходят со счастливыми физиономиями, — сказал Гарри, хлопнув по колену Рэна, и обратившись к ним, продолжил. — Ну что, отъебались досыта, болваны?»