Тюрьма и воля

Если же улавливать настроения толпы и следовать за ними, то на определенном этапе возможна значительная популярность, но последствия всегда неутешительные. Люди, даже сами заведя себя в болото, всегда ищут козлов отпущения.

Ключевое расхождение между мной и Путиным — в предпочтении механизма госуправления и в видении будущего.

Он полагает предпочтительной вертикаль власти. В реальности включающую в себя и законодательную, и судебную. Он полагает независимые от такой власти общественные институты лишним, усложняющим элементом системы. Он верит в ручное управление и не верит в правовое государство.

Я считаю, что это — архаика. Современное государство, если хочет быть конкурентоспособным, должно иметь более сложную структуру.

Он верит, что путем мобилизации, контроля, порядка можно создать страну, которую будут уважать соседи и где граждане будут сыты, а значит — довольны.

Я убежден, что это верно для отары овец или для общества, похожего на отару овец. Но мир изменился, и сегодня главное — умение разбудить инициативу, творческий потенциал каждого человека, а потом использовать получившуюся энергию в общем интересе.

Я называю такую модель «управляемым хаосом».

В бизнесе все эффективные предприятия функционируют по этому принципу. Так же устроены все современные постиндустриальные государства. Такое устройство комфортно для думающего, инициативного человека. Для него «сытость» — естественное состояние. И он стремится к большему.

Подчиниться же тому, с чем не согласен, что считаю вредным, — никогда, если у меня нет обязательств. А у меня их перед Путиным не было.

Гром среди ясного неба

Когда стало понятно, что «не рассосется», — а это случилось осенью 2003 года — всем коллегам было повторно предложено решить вопрос с отъездом. Тогда мы еще не представляли, что речь идет о разрушении компании. Думали: возможно, ее отнимут. Угрозу рассматривали лично нам, как акционерам и менеджерам «политического» блока (то есть отвечавшим за PR и GR) в компании.

Что касается управления компанией «из-за рубежа» — заведомая наивность. Мы к этому не готовились, поскольку бессмысленно.

Налоговые претензии были как гром среди ясного неба! Мы ведь каждый шаг обсуждали в правительстве, в Государственной думе. Я лично обсуждал схемы с Кудриным, Починком, Букаевым, Жуковым, когда решали вопрос об изменениях в законодательстве, когда они контролировали размер выплат компании, когда обсуждали трансферты тем регионам, где мы платили налоги.

Компания формировала до 5 % федерального бюджета. Директор налоговой полиции в 2002 году (Фрадков) лично со мной обсуждал результаты проверок. Путин об этом говорил на знаменитой встрече 19 февраля и подтвердил, что мы все налоговые вопросы решили и все, что было доначислено, заплатили. И они «не знали»?

В общем, мы не ощущали с этой стороны никаких проблем. Вот по приватизации вопросы были. Там законодательство кривое, и его можно толковать и так и сяк. Мы специально в своих публичных отчетах указывали такую проблему «исторического портфеля». Собственно, поэтому уезжали именно акционеры, те, кто отвечал за взаимодействие с госорганами. А оказалось…

По поводу «доплаты» за приватизацию мы обсуждали между собой в Российском союзе промышленников и предпринимателей, и мнение[101] было общим. Мысль Касьянова[102], что Путин не захотел отпускать крупный бизнес «с крючка» некоторой нелигитимности в глазах общества, кажется мне достоверной.

Суды

Понимал ли я, что суд будет настолько безразличным к закону? Нет! Я не сомневался, что в тюрьме, в рамках «предварительного следствия», меня могут продержать достаточно долго. Но осудить? Без каких-либо доказательств нарушения уголовного закона? Никогда!

Почему я был уверен, что не нарушал уголовный закон?

К тому времени уже много лет, прежде чем подписывать какие-либо документы, я их «прогонял» через кучу специалистов (юристов, бухгалтеров), потом все проверялось аудиторами. Конечно, спорные вопросы и по гражданскому, и по налоговому законодательству были. Мы часто судились. Что-то выигрывали, что-то проигрывали, но дистанция между спором в гражданском суде и нарушением уголовного закона — гигантская (если мы говорим о законе).

Существует миф, что мы в свое время «крутили судами, как хотели». Это абсолютная неправда. Недаром за восемь с лишним лет после моего ареста ни одно судебное решение, принятое в бытность моего руководства компанией ЮКОС, не отменено. То есть каких-то нарушений, которые вызывали бы возмущение своей несправедливостью, не было.

Более того, утверждаю, что и Ельцин относился к судам достаточно «бережно». Ситуаций, когда он или по его указанию «прожимали» бы суды на явно противоправные решения (во всяком случае, в сфере экономики), я вообще не помню.

То есть моя наивность в отношении судебной власти, возможно, непростительна, но во всяком случае объяснима.