Тюрьма и воля

С учетом всех этих реальных и выдуманных обстоятельств фигура Ходорковского раздувалась до уровня большой, очень большой опасности для неокрепшего еще президента. Ходорковский отлично понимал, как может разозлить недругов своей поездкой. Но, как говорят его коллеги, он считал, что к осени 2003 года политический маятник слишком качнулся в сторону силового крыла в окружении президента (заместитель руководителя администрации президента Игорь Сечин и питерская команда) в ущерб либеральному крылу, которое Ходорковский ассоциировал с руководителем администрации президента Александром Волошиным. Возможно, он наивно надеялся изменить ход истории. Или наивно надеялся на Волошина. А надеялся точно, потому что незадолго до ареста сказал мне, что сигналом реальной опасности может служить уход из администрации президента Александра Волошина. «Вот тогда точно все, безнадежно». Волошин ушел в отставку через неделю после ареста Ходорковского, так что сигнальная система дала сбой или сработала с точностью до наоборот. Случайно или нет.

Василий Шахновский сказал мне, что он пытался отговорить Ходорковского от этой поездки. Но его же не отговоришь…

МБХ: Затаиваться, плести какие-то заговоры, отсиживаться в кустах — наверное, это правильно, но я так жить не умею и не хочу. Первые «путинские» годы мне казалось, что он хотя и другой, чем Ельцин, но готов к открытой дискуссии и к восприятию чужого мнения. Поэтому я честно пытался помогать, открыто встав на сторону «несилового крыла».

Арест Платона показал: мы с Путиным из разных миров. Наверное, это надо было осознать раньше, но, пока тема не прошла через сердце, осознать не получилось.

Что оставалось? Мне объяснили, что это — заложник. Будут еще. Уезжать? Оттуда лаять на свою страну? Не мое. Тогда вперед, в политическую оппозицию. Открыто. В крайне слабой надежде, что поворот назад не будет столь крутым.

Говорил ли, советовался ли с коллегами? Несомненно. Своих предупредил о рисках, рекомендовал уехать. С политическими союзниками обсудил их возможные проблемы. Никто не заявил, что я его подставляю, не предложил иного, приемлемого пути.

Остальное было делом моих собственных убеждений.

После ареста многие говорили, что ЮКОС стал таким большим, что Ходорковский потерял ощущение реальности, почувствовал себя хозяином жизни, которому все позволено, неприкасаемым. И в этом, считают, была его ошибка. Ходорковский не соглашается.

МБХ: Неприкасаемым? После Гусинского? После Платона, наконец? Смешно. Скорее, я взвешивал, не убьют ли, но решил, что не станут.