Эссе, сэр! Не кажется ли вам, что такое случилось и с нами? Мы всегда стремились к нормальной жизни, но ведь мы в ней не выживем. Мы привыкли выживать, мы только и делаем, что выживаем, но это, учтите, в ненормальных условиях. В бессмысленных, нелепых, дичайших условиях. Мы выживали в несчастье, а в счастье мы не выживем, сэр!
Дополнение к сказанному
Свобода есть осознанная необходимость (Энгельс) сидеть в тюрьме.
Превосходная должность быть на земле человеком (Горький), только за нее мало платят и много расплачиваются.
Во Франции надо быть либо наковальней, либо молотом (Вольтер). В России обычное положение человека — между молотом и наковальней.
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, чем все время висеть (Сенека). Но у робких обычно нет выбора.
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтоб удобней к ней приготовиться (Козьма Прутков). Однако уже изобретено множество способов переставить ее в середину и даже в начало, избавляя человека от излишних приготовлений.
Мир — высшее благо, какого люди желают в этой жизни (Сервантес), но нередко достигают в другой.
Теория без практики мертва, практика без теории слепа (Сталин). И куда же они нас завели, эти слепые и мертвые!
Стульчик для народа или Пророк в рублевом пространстве
Не нами сказано
Величие народа вовсе не измеряется его численностью, как величие человека не измеряется его ростом.
У подданных деспота нет родины. Мысль о ней вытеснена корыстью, честолюбием, раболепством.
Не слово, а несчастье есть учитель глупцов.
Человек, властвуя над другими, утрачивает собственную свободу.
Шаг идущих вслед громче, чем шаг ведущих.
Когда читаешь эпитафии, кажется, что спасти мир можно, только воскресив мертвых и похоронив живых.
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.
Воспоминания в тесном полярном кругу
Долгими полярными вечерами, переходящими в сплошную полярную ночь, старые лемминги любят вспоминать, как они ходили в атаку. Или это была не атака? Некоторые сегодня склонны считать, что это была не атака, а паника: кто-то побежит, а остальные за ним. Следуют? Или преследуют?
Этого не знал даже тот, впереди бежавший. Вроде сначала следовали и вдруг стали преследовать. Но направления не изменили. Для них было все равно — следовать или преследовать, главное — не сбиться с пути. Если кто-то собьется, замешкается, он будет растоптан в один момент.
Но впоследствии может оказаться, что следовали они вовсе не за тем и не туда и преследовали совсем не тех, кого следовало. И тогда они будут вспоминать растоптанных, воздавать им почести, которые не успели воздать при жизни.
Вспоминают старые лемминги… Места у них такие, где никто никогда не ел досыта, какой тут разговор о духовной пище, если элементарно нечего грызть. Остается только вспоминать, как они топтали друг друга на этом славном пути, как ходили в атаку за тем, кто шел впереди, и на того, кто шел впереди…
И вдруг прослышат: где-то что-то грызут — и снова устремятся, даже не уточняя: следуют они или преследуют…
Потом внезапно остановятся, разбредутся по тундре и будут мирно пастись, пока не сработает рефлекс атаки и не превратит стадо в стаю, устремленную в едином броске.
И снова соберутся в своем тесном полярном кругу и будут вспоминать, как они ходили в атаку, и непременно вспомнят тех, кто водил их, кто шел впереди…
И это всегда будут те, которых они растоптали.
Пророк в рублевом пространстве
1. Страна пространства во времени
Наша страна — страна пространства, поэтому она так слабо развивается во времени. Не то, что какая-нибудь Япония, которой остается развиваться только во времени — из-за острого дефицита пространства.
Япония бы рада развиваться помедленнее, но притормозить ее может только пространство. А мы ей своего пространства не отдадим. Нам самим тормоза нужнее, чем двигатели.
2. Страна пространства в сердцах народа
Патриотизм — это тяга к родной земле, и чем больше земля, тем большие на ней живут патриоты. Если б мы жили на Луне, мы были б никудышными патриотами, потому что Луна притягивает намного слабей, чем Земля.