Тюрьма мертвых

Последняя фраза прозвучала странно, но я не придал ей значения, здесь все какие-то «с приветом»; куда больше меня впечатлили слова о прутке в ушах бедного Васьки. Я буквально представил это на себе, мысленно прочувствовал, как раскаленное железо плавит кожу внутри уха, мозг пронзает острая боль, несравнимая ни с одной болью на свете, а в носу стоит запах собственной паленой плоти. Я слышал, как кричит Васька, видел, как он бьется в конвульсиях, хотя даже не представлял, как он выглядит. Меня всего передернуло, в животе неприятно завибрировало от игры воображения. Я облокотился на решетку, медленно сполз по ней вниз на холодный пол и, прижав колени к груди, уперся в них лбом.

«За что? За что можно сделать такое с человеком? Нет, это – не тюрьма, определенно не тюрьма. В тюрьмах так не поступают, не пытают людей, тем более таким жестоким способом, тем более тех, кто работает, а не отбывает срок. Господи, что же мне теперь делать?»

Недавно съеденные макароны слиплись комом в желудке и стали причиной изжоги. С каждым часом я чувствовал себя все хуже и хуже. Тело ломило, как после первого похода в спортзал, голова становилась тяжелой, словно в нее наливался расплавленный свинец; кажется, у меня начался жар. Впервые за все время меня посетила мысль, что, возможно, это все – конец.

«Подумать только, вчера я делал камеры для заключенных, а уже сегодня сам заключенный. Хах, вот ведь жизнь шутит, а ведь стоило тогда послушать Алину и сбросить вызов, просто спать себе спокойно до утра вместе с ней. Потом как-нибудь все сложилось бы, но нет».

Я растянулся на холодном полу в форме звезды и, уставившись в бетонный потолок, молча разглядывал влажный бетон. Мысли больше не шли, на языке вертелись лишь слова из песни, и я тихонько произносил их нараспев.

– Это всё-ё-ё… Что оста-не-тся после меня…

Э-э-то всё… Что возьму-у я с собой…

Это всё, что оста-а-не-тся после меня…

Это всё…

Тело обмякло, усталые веки под собственной тяжестью медленно сползали вниз. Холодная, словно капля ночного дождя, слеза стекала по щеке, я хотел уснуть и не просыпаться, уж лучше умереть, чем пруток в ушах.

Я уже почти провалился в сон, но мне помешали. В коридоре послышалось эхо шаркающих о пол ботинок. Я лежал с закрытыми глазами и продолжал тихонько петь; когда звук шагов прекратился возле моей камеры, замолчал и я.

– Олег Викторович Панкратьев? – донесся из-за решетки металлический голос.

Я открыл глаза, затем приподнялся на локтях и повернул голову. Передо мной стоял тот самый мужчина в сером костюме.

– Олег Викторович Панкратьев? – более напористо повторил он.

– Олег Викторович Тихонов, – ответил я, искренне удивившись тому, что он перепутал мою фамилию, ведь в объяснительной я все правильно написал, да и почерк у меня достаточно разборчивый.

– У меня в руках договор о приеме на работу сварщика, который недавно устроился. Если верить вашим словам, то это были вы.

Я поднялся с пола и подошел к решетке. Человек, уставившись в договор и вчитываясь в него, продолжил:

– В договоре написано, что фамилия сварщика – Панкратьев, и роспись здесь не сходится с той, что в объяснительной.

У меня перехватило дыхание, в груди и на кончиках пальцев неприятно закололо, я понял, какую дурацкую хрень совершил.

– Послушайте, это глупая ошибка, я сейчас все вам объясню!

– Да уж постарайтесь объяснить, иначе я буду вынужден принять меры! – Голос его звучал невероятно жестко, каждое слово как удар хлыста, я совсем потух и потерял всякую уверенность.

– Д-дело в том, – продолжил я, собравшись с силами, – что я подделал подпись и фамилию при подписании договора.

– Зачем?

– Я не знаю, зачем это сделал, мне показалось, что это неважно, ведь это просто бумажка.

– Просто бумажка? – Его лицо исказилось, приняв гримасу удивления, он явно был не в восторге от моих слов.

– Не бумажка, фу-у-ух, поймите, я побоялся подписываться своим именем, подумал, что вдруг мне захочется уйти раньше срока, и тогда договор не будет иметь смысла, ведь там стоит не моя фамилия. Я не был уверен, что захочу работать здесь столько времени, понимаете? – Я дрожал, как загнанный в угол и запуганный до смерти щенок, ладошки вспотели, и я тер их друг о друга; кажется, я облажался.

– Понимаю. – Он аккуратно сложил мою объяснительную в несколько раз и убрал ее в карман, а затем добавил: – Я хорошо понимаю.

– Ну вот, видите, значит, это все просто идиотское недоразумение, мне нужно вернуться на свое рабочее место, – залепетал я, как провинившийся школьник, якобы осознавший свою вину.

Он посмотрел мне в глаза, и я сразу понял, что он считает иначе.

– Послушайте меня очень внимательно. Уже не важно, обманули ли вы нас тогда, при составлении договора, или делаете это сейчас. Главное, что вы – обманщик, врун, трепло, грешник! – подытожил он. – Вы не имеете права находиться на свободе, так как искажаете истину, вы пытаетесь извлечь собственную выгоду мерзким обманным путем.