Тюрьма мертвых

«Всё. Всё. Всё», – повторял голос в моей голове, то ли успокаивая, то ли говоря мне – это конец.

Вадик открыл лицо. Оно было изуродовано свежими ожогами.

– Что, что ты наделал? – замямлил он испуганно, ломающимся от боли голосом. – Зачем? За что? Как же теперь? О господи.

Вадик уселся на пол, оперевшись спиной на ограждение.

Я переводил взгляд с охранника на Вадика, потом снова на охранника, и тут меня осенило, что охранник умер. Умер, и его бездыханное тело истекает кровью, красной кровью. Значит, он был жив, так же, как жив сейчас я. Но это уже было не важно, а важно то, что теперь я в полном дерьме, завален им так, что не раскопать трактором.

Вадик продолжал сидеть на полу и бубнил что-то себе под нос.

В тоннеле в очередной раз послышался стук колес о рельсы.

– Да что сегодня за день такой! Разъездились, блин! – раздраженно гаркнул я и сплюнул на пол.

Схватив охранника за куртку, я поволок его внутрь камеры. Это был первый труп в моей жизни, который я видел так близко; ну разве только моя бабушка, которую мы похоронили десять лет назад. Но она умерла от инсульта, это не было похоже на то, что в данный момент стояло перед глазами. Странно, но меня совсем не мутило, не тошнило от вида крови и мертвого тела. Может, причина – ненависть к этому недочеловеку и месту в общем, а может – адреналин, от которого я был постоянно на взводе.

Затащив охранника, я снял с него куртку, вытер об нее руки, протер ею пол, снял с брюк мертвеца ремень, нацепил его на себя и повесил на него пруток.

После этого я подошел к Вадику и, присев рядом с ним на корточки, посмотрел ему в глаза, которые все еще отдавали человечностью и не были похожи на глаза тех, кто находился здесь не первый год. Сейчас в них блестел только страх и ничего, кроме страха.

– Зачем ты это сделал? – снова спросил он дрожащим голосом.

– Нужно было ему позволить продолжать?

– А ты сам разве не этого хотел совсем недавно?

– Я не хотел, я сорвался. Ты просил меня понять тебя, встать на твое место! Тогда и ты встань на мое!

Он смотрел на меня с минуту, видимо, переваривая услышанное, а потом ответил:

– Что ж, справедливо.

А затем добавил:

– Он все равно не убил бы меня, за него это сделали таблетки снотворного полгода назад.

Ту-дук-тук-тук, ту-дук-тук-тук.

Звук колес в тоннеле становился все сильней, повествуя о скором прибытии очередного состава.

– Значит, это правда? Это тюрьма для тех, кто умер?

– Ты же сам все видел, зачем спрашиваешь?

– А с этим тогда что? Кажется, он только что отчалил в мир иной. – Я указал рукой в сторону камеры, где валялось еще теплое тело.

– А кто, по-твоему, здесь всем управляет? Как бы они смогли держать нас за решетками, если сами не смогли бы их касаться?

– Господи. Это все какой-то бред. Хочешь сказать – это тюрьма для мертвецов, и ею управляют живые?

– Ты сварщик, ты варишь эти решетки, которые сдерживают заключенных, ответь мне на этот вопрос!

Вся эта информация совместно с тем, что я только что прибил одного из охранников, застряла во мне комом где-то между мозгом и задницей. И лишь благодаря дикому желанию жить я не отключался и не опускал руки. Хотя всем сердцем хотелось сесть на холодный пол, закинуть ногу на ногу и ожидать конца, но я не стал.

«Бежать, бежать куда глаза глядят, бежать из этого дурдома!»

– Идешь? – посмотрел я в сторону Вадика.

– Куда? Зачем? – уныло ответил он, будто его уже приговорили.

– Будем выбираться. Или хотя бы попытаемся…

– Отсюда? Выбираться? Ты, конечно, Олежка, молодец, оптимизм – дело хорошее, но в данном случае это пустые надежды, которые сделают так, что остаток вечности, который ты в любом случае проведешь за решеткой, станет не просто плохим, он станет невыносимым. Им плевать, что ты натворил при жизни и за что тебя запихнули сюда; для них более значимо, как ты ведешь себя внутри этих стен. И неважно, жив ты или уже нет. Неважно, отбываешь ты срок или работаешь на них, не имеет никакого значения, какую роль ты выполняешь, – если оступишься, наказание твое будет ничем не лучше и не хуже, чем для остальных. Так что считай свои косяки и прикидывай, что тебе за это будет. Чем больше накосячишь, тем хуже будут твои дела. Лично мне теперь ничего хорошего не светит.

Он смотрел внутрь камеры, где лежало тело, а я стоял над ним и слушал его унылые разглагольствования.

– То есть ты так уверен, что мы не сможем? Пробовать ты даже не намерен?

Мысль о том, что я буду блуждать по этим тоннелям в одиночку, пугала меня до мурашек, и я смотрел на Вадика умоляюще. Но он лишь медленно покачал головой из стороны в сторону.

– Да и хрен с тобой! Нужно было не мешать ему дубасить тебя! – кричал я в сердцах, стараясь задеть Вадика как можно сильней, но этого не требовалось, он и так был раздавлен.

Я посмотрел через поручень и, увидев, что весь первый и половина второго этажа заполнены вываливающимся из тоннеля туманом, поспешил в сторону лестницы и, незаметно спустившись вдоль стены, занырнул в это всепоглощающее неосязаемое море, несущее весть о приближении «мертвого» состава.