Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Не лишена интереса мотивировка, которой некоторые депутаты сопровождали свое мнение. «Я неумолим по отношению к угнетателям, — сказал Робеспьер, — так как чувствую сострадание к угнетенным; мне чужда гуманность, которая свирепствует над народами и прощает деспотам. То же самое чувство, которое в Учредительном собрании побуждало меня требовать, хотя и безуспешно, отмены смертной казни, заставляет меня теперь требовать ее применения к тирану моей родины и к самой королевской власти в его лице. Я не умею предсказывать или выдумывать будущих, пока неизвестных тиранов, чтобы избавиться от необходимости поразить того, который уже изобличен для меня, как и для всего почти собрания, и которого я обязан судить по поручению народа. Не могут побудить меня к пощаде и действительные или воображаемые факции, ибо я убежден, что для уничтожения факций надо не размножать их, а разрушить все разом подавляющей силой разума и национальных интересов. Я советую вам не беречь королевскую партию, в противовес тем, которые могут явиться впоследствии, а начать с ее низвержения, чтобы затем основать общее счастье на развалинах всех антинародных партий. Не ищу я также, как иные, предлогов для спасения бывшего короля в угрозах и усилиях европейских деспотов. Ибо я презираю их всех и вовсе не намерен склонять народных представителей к переговорам с ними. Я знаю, что единственный способ победить их состоит в том, чтобы поднять национальный характер на высоту республиканских принципов и действовать на королей и королевских прислужников так, как действуют на высокомерные и рабские душонки свободные и гордые души. Еще менее я склонен думать, что эти щеспоты щедро сыплют золотом, чтобы привести на эшафот своего собрата, — как полагаю некоторые; если уж быть подозрительным, то я считал бы более вероятной противоположную гипотезу. Я не хочу жертвовать логикой, чтобы уклониться от исполнения своего долга; и особенно далек я от того, чтобы оскорблять великодушный народ, беспрестанно повторяя, что мы несвободны в решении дела, что мы окружены врагами, ибо я отнюдь не желаю ни заранее протестовать против осуждения «Людовика Калета, ни апеллировать к иностранным дворам. Мне было бы слишком неприятно, если бы моя аргументация походила на манифесты Вильгельма Питта. Словом, я не умею двигать бессмысленные слова и пустые измышления против твердо установленных принципов и очевидных требований долга. Я подаю голос за смертную казнь».

Для Марата и Сен-Жюста достаточно нескольких слов, чтобы мотивировать свой суровый приговор. «Глубоко убежденный, что Людовик является главным виновником преступлений, вызвавших кровопролитие 10 августа, и всех зверских избиений, осквернивших почву Франции с начала революции, я вотирую за казнь тирана в 24 часа», — сказал «Друг народа». «Ввиду того, что Людовик XVI был врагом народа, его свободы и счастья, я подаю голос за смертную казнь», — лаконически заявил Сен-Жюст.

Мнение Анахарсиса Клотца отражало космополитические взгляды этого философа: «Людовик виновен в оскорблении человечества. Какого наказания он заслуживает за свои преступления? От имени человеческого рода я отвечаю — смертной казни».

Хитрый и осторожный Филипп Эгалите, заботясь прежде всего об упрочении своего двусмысленного положения, также вотировал за смерть, хотя его родственные связи с Людовиком давали ему полное право воздержаться. «Всецело преданный своему долгу, убежденный в том, что всякий, кто посягал или посягнет впоследствии на самодержавие народа, заслуживает смерти, я высказываюсь за смертную казнь». Эти слова вызвали в собрании глухой ропот.

Дантон, подавая свой голос, не удержался от иронического кивка в сторону жирондистов. «Я не принадлежу к числу тех государственных людей, которые не понимают, что с тиранами не вступают в сделку, не понимают, что европейских деспотов можно покорить только силой оружия. Я высказываюсь за смерть тирана».

Неукротимый Жансонне поднял перчатку, брошенную Дантоном. Он потребовал, чтобы Конвент после вынесения смертного приговора Людовику предал суду «убийц и разбойников 2–3 сентября» — в доказательство того, что он не допускает никаких привилегий.

Красноречивый Иснар не упустил случая блеснуть своим ораторским искусством. «Я уже объявил на этой трибуне в Законодательном собрании, — воскликнул он, — что, если бы в моих руках были громы и молнии, я поразил бы ими всякого, кто дерзнет посягнуть на самодержавие народа! Верный своим принципам, я подаю голос за казнь».