Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Савонарола спокойно выслушал приговор, и даже постарался улыбнуться тюремщику, который, не стесняясь, плакал навзрыд.

Когда судьи ушли, он прошептал коротко:

— Скажи, друг, моим товарищам, что я благодарю Бога за посланную мне смерть. Скажи еще, что я прошу их не терять бодрости, что я благословляю ослепленный народ… Мы живем, — повторил он свои излюбленные слова, — чтобы научиться искусству хорошо умирать.

Этот последний день перед казнью Савонарола провел спокойно. Он уже умер, — умер тогда, когда перед огненным испытанием чернь бросила ему в лицо: «Трус!»

Что же теперь ему было за дело до смерти этой бренной, жалкой оболочки?

Всю ночь он горячо молился.

Рано утром, чуть только забрезжил свет, дверь темницы распахнулась, и в ней появилась стража.

Савонаролу повели в капеллу, туда же явились и Силь-вестро с Доминико. Юродивый все улыбался своей неземной детской улыбкой. Осужденные причастили друг друга и пошли на площадь, на место казни.

По принятому обычаю, они были лишены духовного сана, и инквизитор снял с них монашеское облачение. Они остались босиком, в одном нижнем платье.

Савонарола попросил, чтобы ему возвратили на минуту его белоснежную рясу, благоговейно приложился к ней и громко воскликнул:

— Святая одежда, с каким трепетом я когда-то стремился к тебе!

Епископ, уполномоченный папой, дал приговоренным полное отпущение грехов.

Площадь Гран-Дука — место казни — кишела народом. Сюда шли точно на праздник. Ко дню казни были воздвигнуты три трибуны для важных лиц. Широкие подмостки вели от золотого льва, перед дворцом синьории, до центра площади. В конце их на возвышении был устроен костер из дерева и соломы, облитых маслом. Посередине костра возвышалась виселица с поперечной перекладиной в виде креста.

В доски подмостков народ, из-за которого Савонарола теперь умирал, втыкал гвозди на пути мучеников, шедших к костру босыми ногами.

Монах, сопровождавший Савонаролу, спросил:

— Не желаешь ли ты что-нибудь сказать перед смертью?

— Я хотел только заявить, — отвечал Савонарола, — что не чувствую злобы против моих врагов и от всей души прощаю им. 'Молю Бога, чтобы флорентийцам не пришлось раскаяться в моей смерти.

Этот голос прозвучал среди общего безмолвия.

На платформе приговоренные простились друг с другом.

— Добровольно ли ты принимаешь смерть? — спросил Савонаролу епископ.

— Господь столько страдал за нас!.. — сказал Савонарола.

Впереди Джироламо шли, высоко подняв головы, Доми-нико и Сильвестро.

Савонарола громко читал символ веры. Его голос был слышен в самых задних рядах. Он спокойно поднялся по лестнице и окинул взглядом свой народ.

Колокол Сан-Марко звонил непрерывно… Это был погребальный звон по приоре…

Народ нетерпеливо ждал с факелами в руках, когда можно будет поджечь костер.

Палач надел на шею Савонаролы веревку. Вдруг кто-то насмешливо крикнул из толпы:

— Пророк, сотвори чудо!

Савонарола посмотрел на толпу грустными глазами.

— Флоренция! — в последний раз прозвучал его голос.

— О, Флоренция! Что ты делаешь?

Но вот поднесли к костру факелы, и пламя ярко вспыхнуло…

Казнь свершилась. Костер стал тухнуть. Разносился только тяжелый смрад обуглившихся трупов.

«Пианьони» через ряды войск бросились к эшафоту. Завязалась борьба. Страже было поручено синьорией бросить останки казненных в реку Арно. «Пианьони» вытаскивали, несмотря на сопротивление, обгоревшие кости. Все брали себе на память хоть кусочек дров, обагренных кровью мучеников.

Кости сгоревших тайно унесли с места казни в монастырь Сан-Марко.

Наступила ночь. При трепетном свете факелов по монастырскому саду двигалась торжественно мрачная процессия. На этот раз среди монахов были три женские фигуры.

Согбенная старческая фигура Елены склонилась над гробом, где покоились останки ее сына. Заливаясь слезами, она целовала гроб. Ее поддерживали Беатриче и Марко-Аврелий.

Еще одна женщина наклонилась над вырытой могилой и, когда гроб опустили в яму, полной горстью бросила туда ком черной рыхлой земли. На минуту длинное черное покрывало, откинувшись, открыло ее бледное страдальческое лицо с большими глазами, и Елена вскрикнула, узнав Бианку Строцци.

Бианка пришла отдать последний долг любимому человеку.

Она, казалось, не заметила матери Савонаролы, медленно поднялась с колен и без слез пошла прочь от дорогой могилы.

(Ал. Алтаев. Костры покаяния. — М., «Композитор», 1993)