Тюрвень

«Пнакотские манускрипты», «Семь тайных книг Хсана», «Пикатрикс», «Бардо Тхёдол», «Хроники Акаши», «Тайны Червя», «Книга Эйбона», «Невыразимые культы» и даже редчайшая копия пергамента «Рукопись Войнича» – вот что пряталось на верхней полке! Но самой ужасной книгой, самой дальней и самой неприметной из всех являлся «Некрономикон», помещённый сюда кем-то против всех правил, ибо находился в самом конце, игнорируя сортировку по алфавиту – возможно, потому, что у этой книги не было автора (а тот, кто был заявлен в качестве такового, сгинул где-то посреди бескрайней Аравийской пустыни, находясь в поисках Запретного города, который древнее, чем поселения любой из известной человечеству цивилизаций).

Эта страшная книга была своего рода квинтэссенцией вселенского зла; пособием для начинающих чернокнижников и опасным (с риском для жизни – как физической, так и духовной) руководством по самой тёмной, самой чёрной магии. При виде её каждого из нас двоих охватила непонятная дрожь… Без сомнения, для меня как ценителя древности эта книга была настоящей находкой – но почему же мне так не по себе?

Переплёт «Некрономикона» был выполнен из натуральной человеческой кожи, но и это ещё было не всё: она была опоясана своеобразным ремешком, на котором был замок, ключ от которого лежал здесь же, на полке. И угол этот был, пожалуй, единственным местом библиотеки, куда никогда не проникал никакой свет.

– Говорят, она написана кровью – если это та самая книга, – Беспечно улыбаясь, приговаривал Ллойд, стоя на стремянке и поворачивая книгу в своих ладонях туда-сюда, внимательно, с превеликим интересом рассматривая её. – Люблю старину – впрочем, как и ты, приятель.

– Говорят и другое, а именно: что страницы её дегтярно черны, что поверхность этих страниц шероховата, точно на неё нанесён шрифт Брайля; что на них вписаны не поддающиеся никакой расшифровке символы и знаки, что… Но мы же с тобой взрослые люди, люди с высшим образованием – неужто мы поддадимся на всю эту магию слухов, на россказни и сущий бред не проверенных нам источников? У страха, как известно, глаза велики, и…

Я лукавил: какой бы ни была эта книга, я с удовольствием бы заглянул в неё, ибо любопытство довлело над страхом – говорят, в «Некрономиконе» написано и описано такое, что волосы дыбом, а её истинные авторы то ли с планеты Юггот, то ли из таких подземных миров, как Ксинайан, Йот или Нʼкай.

Но я не договорил: при моих словах «У страха, как известно, глаза велики, и…» сверкнула молния, и грянул гром! От испуга (или не только?) мой любимый, вскрикнув, навернулся со стремянки и упал навзничь, не подавая признаков жизни.

Только я хотел броситься к тому, кто являлся для меня больше, чем другом, как путь мне перегородила призрачная фигура – фигура моего деда, барона де Тюрвеня:

– От любой из книг в моей библиотеке ты можешь черпать знание. – Напутствовал меня призрак. – Только к полке с «Некрономиконом» даже близко не подходи! – Казалось, он грозил мне иссохшим кулаком.

Ах, сколь же запоздалыми оказались его напутствия и предостережения! Я был в таком трансе, в таком состоянии, состоянии аффекта, что даже не удивился фантому, представшему передо мной, а между тем привидение не унималось. Его речи резали мой слух:

– Верни эту дьявольскую книгу (которую я по своей молодости, по своей глупости выкрал и многократно пожалел об этом) в Национальную библиотеку Франции (что в Париже) – а лучше и вовсе переправь подальше, за много-много миль отсюда – в Мискатоникский университет, который расположен в Аркхэме.

Ну, вот и всё: видение исчезло, а вместе с ним – голос моего покойного родственника. Теперь я всё более явственно ощущал стоны знакомого тембра и вспомнил, что там, в паре шагов от меня, на шахматном полу лежит человек, который больше всего на свете сейчас нуждается в моей помощи.

– Как ты, Ллойд? – Спросил я, подбежав к другу.

Вызванный в Тюрвень лекарь диагностировал у поэта и художника сотрясение коры головного мозга, вызванное следствием падения с большой высоты, а также многочисленные, но не опасные для жизни ушибы.

Кухарка, уборщица, прачка уже была тут как тут, и я, натолкнувшись на неё, задался вопросом, который стал мучить меня с того самого дня: почему эта служанка так интересовалась старинной библиотекой? Я начал догадываться, что её намерения отнюдь не прозрачны: вряд ли эта женщина имела желание навести чистоту. Скорее всего, ей было что-то нужно в библиотеке, но все эти годы барон, как известно, на пушечный выстрел не подпускал туда ни её, ни кого-либо ещё. Неужели она умеет читать? Ведь что-то же тянет её сюда, в эту скрипучую, но всё ещё величественную дверь, которая для человека не посвящённого является преградой из мира настоящего в мир прошлого, окном в мир величайшей древности, в зал мудрости, один большой многокнижный трактат, древо жизни и первоисточник всякого истинного знания.