«27 марта 1867 года
. Вечером раут у кн. Горчакова… Между тем в доме канцлера разыгрывается драма. Его страсть к pseudo племяннице Акинфиевой в полном разгаре. Сыновья уезжают после разных неприятных объяснений и сцен. В то же самое время развивается или продолжается роман той же самой героини с герцогом Н.М. Лейхтенбергским. Весь город знает, что он хотел на ней жениться, что она сама предупредила о том государя в Летнем саду, что будто бы с нее взято обещание не ездить на выставку в Париж, где теперь находится герцог, но что в то же время она, по-видимому, с ним теперь переписывается»[413]. Желая узнать подробности о том впечатлении, которое произвела на русское общество продажа Аляски, я обратился к документам Секретного архива III Отделения и был сильно разочарован. Удалось обнаружить только краткую справку в деле с многообещающим названием «Агентурные донесения о распространении среди торговой части населения г. Петербурга слухов о передаче Николаевской ж.д. иностранной торговой кампании и об отрицательном отношении общественного мнения к продаже Россией острова (Sic!) Аляски. 7 июля 1866 г. — 27 марта 1867 г>. Полагаю целесообразным полностью ее процитировать:«Слух о продаже наших Американских владений за 7 м.р. производит в обществе разные толки. Одни говорят, что Россия сделала весьма благоразумно, продав владения, не приносившие ровно никакой пользы; другие же проникнуты идеею, что это большой ущерб славе и достоинству России. На этом вертится и видоизменяется весь разговор.
27 марта 1867 г.»[414]
.Обращаю внимание читателя на дату: неизвестный чиновник III Отделения составил эту справку в тот же самый день, когда министр внутренних дел П.А. Валуев зафиксировал в дневнике слухи, связанные с именем Акинфовой. Параллельные романы Надежды Сергеевны вызвали гораздо большую заинтересованность светского общества Петербурга, чем известие о том, что «мы втихомолку продаем часть своей территории»[415]
.6
Итак, Надежда Сергеевна была разлучена с герцогом Николаем Максимилиановичем. Продолжительная разлука лишь обострила и усилила взаимное притяжение. «Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому как ветер гасит свечу, но раздувает пожар»[416]
. Развод с господином Акинфовым был неизбежен: предстояло убедить Владимира Николаевича взять всю вину на себя и признаться — хотя и вопреки очевидным фактам, но за соответствующую мзду, — в прелюбодеянии, которого он не совершал. Иначе, после развода с первым мужем, Надежда Сергеевна по существовавшим в то время духовным и светским законам утратила бы брачную правоспособность, т. е. навсегда потеряла право на вторичное вступление в брак. Никто не сомневался в согласии сговорчивого камер-юнкера, споры вызывали дальнейшие жизненные планы неотразимой Надин. «Как бы сильно ни любила молодая женщина, она начинает любить еще сильнее, когда к ее чувству примешивается своекорыстие или честолюбие»[417]. Поведение Надежды Сергеевны, продолжавшей жить в доме князя, давало обильную пищу для светских пересудов, кого она предпочтет в качестве мужа: князя Горчакова или герцога Лейхтенбергского.»В высшем обществе брак — это узаконенная непристойность»[418]. Шел месяц за месяцем, но до глубокой осени даже очень проницательные современники не могли дать определенный ответ на этот вопрос.«Но что представляет гораздо меньшее значение и легче поддается оценке, это — любовная интрига бедного канцлера, все еще ожидающая своего завершения. Будущая канцлерша еще не вполне решилась стать таковой и для принятия окончательного решения ожидает в недалеком будущем приезда некоего герцога. Никогда еще не совершалось большей глупости с меньшим увлечением
. Что касается согласия мужа, то в этом почти уверены. Он довольно покладист. Он хотел бы только обеспечить себе средства, чтобы провести несколько лет за границей, и для того предлагает своему преемнику купить его имущество за сто двадцать тысяч рублей. Вот в чем настоящую минуту заключается затруднение. Все это издали кажется довольно-таки некрасивым, но при близком общении впечатление притупляется и сглаживается…»[419]