С отвращением я опорожнил поднос в ночной горшок, вновь оставшись один в пустом коридоре. Звуков страсти больше не доносилось. Сейчас осталось лишь безмолвие. На меня странно подействовала эта тишина. В местах, где люди спят, племянник, имеется такая особенность. Нам даруется странная безмятежность, будто в возмещение за утрату сна.
Успокоенный этой самой особенностью, я спустился по лестнице и оказался во дворике. Там, освещённый светом луны, мальчик-слуга стоял на коленях и что-то зарывал. Ах, но я не намеревался за ним шпионить.
— Ты настоящий? — тут же спросил меня этот малыш.
Полной уверенности у меня не было. Я ущипнул себя за запястье, и это оказалось так больно, что тут же ответил: — Да, достаточно настоящий. — Я подавил зевок. — Что за вопрос. Почему это мне не быть настоящим?
Мальчик поднялся на ноги, старательно отряхивая грязь с рук и коленей, будто убирая всё, что могло запятнать его неземной вид. — Ты можешь оказаться призраком, — заявил он.
— Если в Жамиире продают богов, — поддразнил я, — то уж призраков вообще раздают бесплатно и на каждом углу. Ты должен бы привыкнуть к призракам и научиться их отличать без ошибок.
Совершенно не уразумев мою попытку пошутить, он уставился на меня своими широко распахнутыми, завораживающими глазами.
— Ты когда-нибудь видал призрака?
— Увы, не видел. В моей стране они предназначены для немногих избранных. А ты когда-нибудь видел?
— Не мёртвых, — тихо сказал он, смущаясь такого признания, — а живых.
Я попросил его объяснить, что же такое призраки.
— Души без тел.
— А что такое боги? —
— Боги… — начал он, нервозно переминаясь. Видимо, он не знал. Будь он всего лишь ребёнком, я подумал бы, что он просто слишком юн или чересчур напуган странным стариком, который явился к нему посреди ночи, прервав некое тайное занятие.
Дабы его успокоить, я улыбнулся, осторожно тронул его за плечо — плоть оказалась холодной —
Он недвижно стоял, глядя на меня с непостижимым выражением.
— Любишь ли ты поэзию, мальчик?
— Не знаю, господин.
Я осторожно пнул погребальный холмик носком сапога. — Что ты здесь зарывал?
— Павлина, господин. То, что от него осталось.
— Э?
— Обещаешь, что не расскажешь?
— Обещаю.
— Я был голоден, господин. Они меня притесняют.
— Так это только из-за голода? Не какая-нибудь тайная ворожба?
Казалось, он впервые испугался меня.
— Нет, господин!
— А лапки? Что ты делал с ними в коридоре рядом с моей комнатой?
— Мне пришлось избавляться от них отдельно.
— Ну разумеется, — спокойно согласился я, притворившись, что понимаю. По правде сказать, я не имел ни малейшего понятия, о чём он говорит. Ещё одна тайна. — Как ваше имя, молодой человек?
— Меня зовут Нимбулек.
Меня начало тяготить бремя моего тела и лет. Я опустился на мраморную скамью и предложил мальчику сесть рядом. На дереве, прямо над нами, тихо защебетала какая-то ночная птица. Мальчик сидел и трясся.
— Расскажи мне, Нимбулек. Как выглядят эти божьи торги?
— Я знаю лишь то, что слышал, господин. Меня не выпускают наружу.
— И что ты слышал?
— Что торги проходят на базаре, который раньше был большим храмом. Богов заворачивают в ковры, а концы завязывают, чтобы они не смогли вылезти оттуда.
Это дитя намекало, разумеется, в своей неполной и загадочной манере, на зачарованные ковры Жамиира, ковры, которые стучат и ползают, с заключёнными внутри богами, но не просто увязанными в ковры, а
Я наслышался этого при нашем переходе через Иракасси. Жителей Жамиира долгое время тиранили боги и их развращённые священники. Жамиирцы подняли восстание, революцию возглавили ткачи и торговцы коврами.
Я тихо сидел рядом с мальчиком, раздумывая, в кои-то веки не в силах понять, что же делаю в этом месте. Когда я явился сюда, у меня была ясная цель. Теперь же я запутался.
— Я желаю приобрести бога, Нимбулек, — сказал я. — Если у меня останется достаточно денег, я мог бы приобрести и тебя тоже, у твоего хозяина. Как по-твоему, сколько он за тебя заплатил?
— Я подкидыш, — торжественно объявил мальчик. — Дар судьбы.