Тьма

Он сел; не рядом с ней, но достаточно близко, чтобы говорить тихо, но она бы услышала.

– Есть еще сигареты?

Она откуда-то извлекла пачку и безразлично бросила ему на колени.

– Бери. Все равно твои.

Он прикурил от спички из коробка «Джуди Дропин»[10] в золотистой фольге. Со стыдом подавил в себе желание по привычке поднести спичку к кончикам ее пальцев и ждать, сколько потребуется, чтобы появился ожог. Чего удивляться, что она его ненавидит.

– Ты меня ненавидишь?

– Не настолько, как его.

Митч скорее почувствовал, чем увидел, ее движение – легкий поворот головы.

– Знаешь ли ты, что он сделал?

– Города.

– Помимо городов.

Он не видел ее пальцев, но дернулся и ощутил, как пачка сигарет начала падать с колен.

– Пошел к мусорке у бакалейной лавки. Играть. Я его почти час уговаривала домой вернуться.

Мрачный вздох.

– Ему все хуже.

– Ты так всегда говоришь.

– И это всегда правда, Митч, хочешь ты об этом думать или нет. Случится что-то реально плохое, если мы его не отправим…

– Отправим куда?

Кисло. Нет, с горечью.

– К врачу? Психотерапевту? Как насчет билета в один конец до Дерьмобурга, чтобы он…

– Ну ладно, ладно. Но, когда придут копы, дверь ты будешь открывать.

Быстрое шлепанье босых ног, и она уже внутри дома. Непроизвольное напряжение в плечах. Не хлопать дверью. Не разбудить Алекса.

Митч спал – задремал на, кухне, подложив под голову «Желтые страницы».

Движение – тихое и отработанное, ведомое желанием. Скрытность – до самого конца…

Митч дернулся, проснувшись, и услышал тихое хихиканье и рычание Алекса, смех, увидел слюни. По всему полу. По всему полу и его рукам. «О боже, Алекс, твои руки…»

Он показал руки, вывернув их так, как может только ребенок, – выгнув локти, ладонями вверх. Мигающий свет кухонной желтой лампы, полчаса до рассвета. Митч едва не сложился пополам от тошноты, но выпрямился. Слюни были и на его лице. «Этот подбородок..» – Митч отвернулся, чтобы не видеть, что оттуда торчит.

– Давай, иди за своей сестрой, – сказал он.

И стал ждать, закрыв глаза и возложив руки на «Желтые страницы», будто медиум. Пока Алекс разбудит сестру. Пока Рэндл все протрет тряпкой. Снова.

Пойменные озера. Равнины. Рэндл спала на заднем сиденье, свернувшись калачиком, и ей почему-то было жарко, кожа блестела от пота, несмотря на прохладный воздух. Все окна большого кремового «Бьюика» были открыты. Митч вел машину, у него на глазах были узенькие черные очки, как на копе в кино. Алекс играл на соседнем сиденье. На этот раз со старой оберточной бумагой. Он ее складывал и разворачивал, и она будто исчезала в его ладонях. Бумага, всегда бумага. Газетная краска под ногтями. Блестящая оберточная бумага с какого-то праздника была заткнута под шнурки его кроссовок. Или привязана. Это могла и Рэндл сделать, в ее духе. Мрачные дурацкие шуточки. Против воли он обернулся, глянув на заднее сиденье, и встретился со взглядом ее открытых глаз. Пустым и черным, будто асфальт. На мгновение всколыхнулся страх, как зарождающийся великан. «О нет, нет, лишь бы не она тоже», – подумал он.

Сидящий рядом Алекс издал довольный звук.

Глаза Рэндл стали нормальными, и она улыбнулась, обнажив зубы на манер дешевой красотки, а потом повернулась на другой бок, довольная.

– Шлюха гребаная.

С облегчением. И с чувством.

– Есть хочу, – сказал Алекс.

Митч увидел, что тот принялся жевать бумагу.

– Сейчас найдем где-нибудь магазин, – сказал он, на мгновение подумав, как ему хочется резко крутануть руль. Навстречу быстрой и мерзкой смерти. Пусть потом другие убираются, за гроши.

Впереди показался «Макдоналдс», крикливо-яркий, с черной крышей. Митч перестроился в правый ряд чуть резче, чем следовало.

– Рэндл. Надень блузку, – холодно сказал он.

Начал пристраиваться в конец очереди машин. Время ланча, народу много. И вдруг Митч увидел, что Алекс уже снаружи.

– Я хочу доесть там, – сказал он и побежал через стоянку, забыв на сиденье оберточную бумагу.

– О боже, – проговорил Митч, высунувшись из окна и глядя ему вслед. – Рэндл, давай за ним.

Рэндл недовольно фыркнула, и ее сандалии звонко зашлепали по асфальту. Митч задумался, сворачивая на стоянку. «Он один. Бросить их здесь… «Поклянись мне, что никогда их не бросишь. Ты должен поклясться, Митчи»… Она правда когда-то это говорила? Выжала из него обещание, будто кусок сухого дерьма? Надеюсь, что ад существует, – подумал он, заглушив мотор. – Надеюсь, что он огромный, жаркий и вечный и что она там».

Алекс и Рэндл уже были почти у кассы, держась за руки. Рэндл отвела взгляд, когда его увидела, и Митч заметил, как она медленно сжала пальцы Алекса своими, дважды. Каково это ей – быть посредником? Алекс глазел на меню, будто читать умел.

– Я займу кабинку, – сказал Митч.

Пришлось сесть за столик. Свободных кабинок не оказалось. Алекс раскрошил шоколадные печенья, одно за другим, и слизывал с пальцев крошки. Митч пил кофе.

– Мне тошно от этого, – сказал он Рэндл.

Она искоса глянула на Алекса.

– Него? – спросила она. Не прожевав, с изрядной каплей соуса под нижней губой.

– От запаха, – ответил он, кивнув на ее сэндвич. – Рыба.