Тьма чернее ночи

– Во-первых, детектив Иеронимус Босх верит – нет, твердо знает, – что этот тип, Эдвард Ганн, совершил убийство. Далее. Далее Ганна находят задушенным и связанным, как фигура на картине художника Иеронимуса Босха. Добавь сюда одну пластмассовую сову и по крайней мере полдюжины других точек совпадения между двумя Босхами, не считая имени. Такие вот дела.

– Какие "такие"? Совпадения не означают, что убил Босх. Ты сам сказал: кто-то мог устроить, чтобы мы нашли все это и свалили на Босха.

– Не знаю, в чем тут дело. Наверное, интуиция. Есть в Босхе что-то... что-то эдакое. – Ему вспомнились слова Фосскюхлера о картинах. – Тьма чернее ночи.

– То есть?

Маккалеб отмахнулся от вопроса. Он взял со стола фрагмент с совой в объятиях человека и поднес репродукцию к лицу Уинстон.

– Посмотри на эту тьму. В глазах. В Гарри есть что-то такое же.

– Какая жуть, Терри! Ты что говоришь – что в прошлой жизни Гарри Босх был картиной? Господи, сам послушай, что ты несешь!

Маккалеб положил лист и отошел от нее, качая головой.

– Я не знаю, как сказать. Просто есть тут что-то. Совпадает не только имя. – Он сделал жест, словно отмахиваясь от мысли.

– Хорошо, поехали дальше, – сказала Уинстон. – Почему сейчас, Терри? Если это Босх, то почему сейчас? И почему Ганн? Он ушел от Гарри шесть лет назад.

– Интересно. Ты сказала "ушел от Гарри". Не от правосудия.

– Я ничего такого не имела в виду. Тебе просто нравится толковать...

– Почему сейчас? Кто знает? Но была та очередная встреча ночью в вытрезвителе, а до этого в октябре и другие – еще раньше. Каждый раз, когда Ганн оказывался за решеткой, Босх был тут как тут.

– В ту последнюю ночь Ганн был слишком пьян.

– Кто это говорит?

Уинстон кивнула. О встрече в вытрезвителе они знали только от Босха.

– Ну, хорошо. Но почему Ганн? Я не хочу выносить оценку убийце или его жертве, но послушай, этот тип зарезал проститутку в дешевом мотеле. Мы все знаем, что одни люди значат больше, чем другие, и эта была не из значительных. Если ты читал материалы, то видел – даже родная семья не интересовалась ею.

– Значит, что-то упущено, чего-то еще мы не знаем. Потому что Гарри интересовался. Не думаю, что он из тех, кто вообще считает один случай, одного человека важнее другого. Есть в Ганне что-то, чего мы пока не понимаем. Должно быть. Шесть лет назад этого хватило, чтобы Гарри вышвырнул своего лейтенанта в окно. Его тогда отстранили от дела. Этого ему хватило, чтобы навещать Ганна каждый раз, когда тот прокалывался и попадал в камеру. – Маккалеб кивнул. – Нам надо найти спусковой крючок. Стресс-фактор. То, что спровоцировало действия сейчас, а не год или, скажем, два назад.

Уинстон резко встала.

– Прекрати говорить "мы"! И ты все время кое-что забываешь. Зачем бы такому человеку, копу-ветерану и специалисту по убийствам, убивать этого типа и оставлять указывающие на него же улики? Это бессмысленно для Гарри Босха. Он бы действовал умнее.

– Только с данной точки зрения. А ты забываешь, что сам акт убийства является признаком аберрантного, отклоняющегося от нормального мышления. Если Гарри Босх сбился с пути и свалился в канаву – в бездну, – то нельзя ничего утверждать о его мышлении или планировании убийства. И оставление этих меток могло быть симптоматическим.

Она отмахнулась от объяснения.

– В Квонтико любят такие пляски. Слишком много бессмыслицы.

Уинстон взяла со стола репродукцию "Сада наслаждений", снова внимательно рассмотрела.

– Я говорила с Гарри об этом деле две недели назад. Ты разговаривал с ним вчера. Он не лез на стены, не кипел от злости. А посмотри на нынешний процесс. Гарри холоден, спокоен и собран. Знаешь, как его называют некоторые парни в управлении? Ковбой Мальборо.

– Н-да, он бросил курить. И может быть, дело Стори и стало стресс-фактором. Большое давление. Оно должно откуда-то исходить.

Маккалеб видел, что Уинстон не слушает. Ее взгляд привлекло что-то на картине. Она отложила лист и взяла фрагмент с темной совой в объятиях обнаженного мужчины.

– Позволь задать вопрос, – сказала она. – Если наш парень послал сову жертве прямо из этого магазина, то как, мать твою, она оказалась так мило раскрашенной?

Маккалеб кивнул:

– Хороший вопрос. Наверное, он разрисовал ее прямо на месте. Может быть, пока наблюдал, как Ганн борется за жизнь.

– В квартире не найдено никаких красок. Помойку возле дома мы тоже проверили. Краски я не видела.

– Он принес ее с собой и выбросил где-то в другом месте.

– Или планирует использовать ее снова, в следующий раз.

Уинстон надолго задумалась. Маккалеб ждал.

– Так что мы будем делать? – спросила она наконец.

– Все-таки "мы"?

– Пока. Я передумала. Нельзя выпускать такое на волю. Слишком опасно. Ошибка может стать роковой.

Маккалеб кивнул.

– У вас с напарником есть другие дела?

– Три, включая это.

– Что ж, поручи ему одно из них, а сама работай над этим со мной. Мы будем заниматься Босхом, пока не найдем что-то основательное – в ту или иную сторону, – что ты сможешь предъявить официально.