Тьма императора (СИ)

София вздохнула. Сердце ее тревожно билось, но что она могла сделать? Даже просто спросить — и то нельзя. — У меня есть идея, — произнесла она нарочито бодро. — Давайте-ка сейчас отправимся на дворцовую кухню!

— Куда-а-а? — Агата и Александр вытаращили глаза. — На кухню. И сделаем вашему папе… ну, например, яблочную пастилу. Любит он пастилу? — Да-а-а-а!!! Вот это визг. Действительно — в ушах звенит. — И передадим ему на совещание. То, что сделаете вы, он обязательно съест!

Агата и Александр прыгали, как два счастливых зайца, улыбаясь, и София тоже улыбнулась. Император будет рад. В этом она была совершенно уверена.

* * *

Раз в две недели, по вторникам, к императору на совещание приходил главный дворцовый управляющий — докладывал о происходящем во дворце. Иногда Бруно заходил и в течение недели, но официальное время для дворцовых дел было выделено именно по вторникам.

Совещания эти длились недолго — жизнь во дворце давно была налажена, как часы. Хотя эти часы здорово сбились после смерти Аарона, когда пришлось допрашивать всю прислугу и охранников. И если бы только допрашивать — арестовывать тоже.

— Ваше величество… — Бруно на мгновение запнулся, но продолжил: — Я думаю, это вам охрана не доложит, а надо бы, наверное.

Поэтому я решил сказать. К матильде ее величество изначально ровно относилась, а вот остальных она не очень любит. Вы же помните, горничные чередуются, когда матильды нет. И они стали говорить, что в последнее время… характер ее величества стал более мягким.

Арен задумался. Что-то он не заметил. — В последнее время — это два-три дня? — Нет, ваше величество. Два-три месяца. Она же раньше им постоянно, простите, истерики устраивала, каждый день кричала и злилась. Постепенно все меньше и меньше стала. Теперь совсем не кричит, говорят. Спокойно относится, ровно. Я не знаю, важно это или нет, просто… странно, ваше величество. Странно, что это все совпало… с гибелью его высочества Аарона.

Арен усмехнулся, качая головой. — Бруно… мой брат, конечно, последняя сволочь, но не стоит обвинять его вообще во всем на свете. Тадеуш смотрел Викторию, да и не только, он приводил своих коллег-психиатров. Все хором утверждали, что это нервное, гормональное и должно пройти со временем. Видимо, время пришло.

«И слава Защитнику, — подумал Арен. — Потому что я уже начинаю терять терпение». Бруно поклонился. — Я на всякий случай, ваше величество. Решил поделиться соображениями… простите.

— Ты все сделал правильно. — Благодарю, ваше величество. Не успел уйти главный дворцовый управляющий, как к Арену на совещание пожаловали сотрудники хозяйственного комитета. Заговоры заговорами, а бытовые проблемы никто не отменял.

Император слушал очередной доклад, когда в зал для совещаний, постучавшись, стремительным шагом вошла Адна Алиус — его секретарь, — с подносом в руках. Поднос был накрыт крышкой. — В чем дело, Адна? — Арен нахмурился, невольно покосившись на браслет. Но никаких отчетов не было.

— Просили передать вам, ваше величество, — ответила секретарь с таким каменным лицом, словно изо всех сил пыталась скрыть улыбку. Император прислушался к ее чувствам. Они казались похожими на щекотку, будто бы Адне было смешно.

Она поставила поднос на стол перед Ареном, серьезно сказала: — Посмотрите сначала записку, — и ушла. Император поглядел на сотрудников комитета — они молчали, ожидая, когда он закончит.

— минуту, — произнес он и раскрыл листок бумаги, лежащий сверху на крышке подноса. На сердце сразу потеплело — он узнал корявый почерк Агаты. «Папа! мы с Алексом и Софией сделали тебе пастилу. Сами! Ешь!»

Пастилу… Губы Арена задрожали. Конечно, это была идея Софии, и наследники ее радостно подхватили. К тому же, они никогда не были на дворцовой кухне, но всегда очень стремились. Император поднял крышку. Внутри лежали три длинные пластинки яблочной пастилы — две не слишком аккуратные, и третья — как из кондитерской. А еще здесь стояла большая чашка дымящегося чая и лежал какой-то листок бумаги.

— Прощу прощения, уважаемые айлы, — сказал Арен, подняв голову. — Продолжайте ваш доклад. А я буду пить чай.

У главы комитета и его зама вытянулись лица. Понятное дело — император никогда, ни разу за восемь лет, ничего не пил во время совещаний, кроме воды. И не ел. Но Арен действительно был демонски голоден, да и как удержаться, если это все сделали его дети?

Он откусил от пастилы и, с трудом удержав в себе улыбку — было очень вкусно, — развернул листок бумаги. На этот раз удержать улыбку не получилось. Потому что с бумаги на Арена смотрели лица Агаты и Александра, нарисованные простым карандашом, но от этого не менее живые. Яркие улыбки, радостно блестящие глаза и чумазые мордашки. В чем это они? Наверное, в сахарной пудре.

— Ваше величество… продолжать? — Да, — сказал он негромко, продолжая улыбаться. — Конечно. Я слушаю.

* * *