Тьма моей души (СИ)

Но вот начищенные до блеска мужские монки останавливаются в нескольких сантиметрах от моего лица, безжалостно придавливая тайный символ веры и сопротивления. Чья-то рука с силой рвет за волосы и запрокидывает голову — наши глаза встречаются.

— Вампирша…

Передо мной является лик брюнета с крючковатым носом и жестким, цепким взглядом, пронзающим до костей. В иной ситуации я бы сочла это лицо благородным, но источающее неподдельную брезгливость и изощренную жестокость, оно поистине омерзительно. Хотя кто я такая, чтобы судить о жестокости? Несколько веков я была далеко не святая. Отнюдь.

— Когда ж вы все сдохните? — брызжит он на меня слюной отвращения, и под кожу острыми иглами втыкается его ненависть.

— Только после вас! — Я кривлю рот в издевательской усмешке.

После этого эффектно бы смотрелся смачный плевок в его оскалившуюся физиономию, но во рту пересохло, словно в пустыне.

За подобную дерзость Лале всегда доставалось больше и больнее. Нет, конечно, она не лезла на рожон в геройских порывах, но смотря в глаза собственной смерти, часто была излишне самонадеянной. До провокации. До вызова. Ей нравилось, как они злятся, бессильно пытаясь сломить ее волю ударами по красивому личику. Удовольствие от подобного спектакля превосходило боль. В этом удовольствии было что-то надрывное, психически нездоровое, но в то же время поддерживающее в ней жизнь.

Я прикрываю глаза в предвкушении обжигающего шлепка и начинаю нервно хохотать. Секунды тянутся невероятно долго, будто стрелки невидимых часов залипли в густой смоле; они издеваются надо мной, продлевая пролог жестокой расправы. Но брюнет лишь хищно скалится и откидывает мою голову обратно на мостовую.

— Грузи девку в багажник и вывози за город, — приказывает он подельнику. — Она не сможет вытащить пулю и регенирировать, так что считай, еще от одной избавились.

Бросив на меня презрительный взгляд, охотник разворачивается на каблуках и я, недоумевая, провожаю его спину, которая очень скоро скрывается между домами.

Все, что происходит со мной после злополучного звонка Локида, начинает напоминать игру в рулетку: я в очередной раз аккуратно ставлю на «черное», — куш, конечно, не срываю, но умножаю вдвое жалкие часы собственной жизни.

Мне чертовски везет: если бы этот напыщенный идиот знал, кто я на самом деле, он бы расправился со мной сам. Но он выпускает меня из лап в тот момент, когда мне нечего ему противопоставить. Просто оставляет случаю право добить меня.

— Допрыгалась, крошка? — Мои размышления прерывает сиплый голос над самым ухом, а большие руки грубо хватают за талию и дергают вверх.

Скрипя зубами, я позволяю бугаю взвалить себя на плечо и даже игнорирую то, с каким нахальством он лапает мою задницу и бедра.

— Была бы ты человеком, мы бы с тобой нормально повеселились, — ухмыляется он, довольный своей сальной шуткой.

«Фу! Вот только подробностей не надо, извращенец!»

Волна омерзения проходится по моему телу, а вслед за ней уже идет другая, более опасная — волна животного остервенения.

Мой противник чувствует, как я дергаюсь в конвульсии и затем опять обмякаю на его плече, точно соболиная шкура. Это телодвижение не говорит ему ни о чем, но это его проблемы.

В теле вампира боль значительно притупляется, а мозг впадает в состояние аффекта. Из ниоткуда хлещет поток новых сил и тело становится выносливее, крепче.

Боясь упустить этот момент, я резко изворачиваюсь, обхватываю шею мужчины и висну на ней всей тяжестью тела. Мои руки умело перекрывают ему кислород, и он тут же хватается за них, пытается разжать мертвую хватку пальцев, что вцепились в гортань тугой проволокой. Но избавиться от вампирши, даже серьезно раненной, ему не по зубам, он начинает хрипеть от недостатка воздуха.

Передавленная моими руками, на шее заманчиво набухает вена, в которую теперь очень просто попасть, оборвать жизнь бесполезного для общества индивида, но мысли об этом почему-то вызывают рвотный рефлекс.

Предпринимая последнюю попытку к спасению, бугай заваливается назад, рассчитывая придавить меня своим телом и ослабить давление, но я оказываюсь более ловкой, успеваю отскочить и тут же набрасываюсь на него вновь. Лопатка отзывается острой болью, волшебный поток сил начинает иссякать, но теперь меня питает ярость.

— Смотри на меня, мразь! — неистово срываю я голос и вновь обхватываю его шею. — Ты хочешь жить?

Его глаза, уже почти стеклянные, невольно отзываются на резкий приказ и тут же попадают под гипноз моего кровожадного взгляда. Я давлю его волю, словно гидравлический пресс нежные ягоды винограда.

Чпок-чпок-чпок… — и он уже даже не хочет сопротивляться.

— На кого ты работаешь? Имя этого ублюдка! — Я убираю руки с шеи противника. На ней наверняка остались пунцовые следы пальцев, но я смотрю сейчас только в глаза, нещадно насилуя их подчиняющим взглядом.

— Охотник, — глухо выплевывает мужчина вместе с хриплым кашлем. — Имен они не называют.