Тьма над Петроградом

– Ладно, ты на меня-то не переходи… – рассмеялся Борис. – Что там дальше было?

– Оно и верно, – пригорюнился Саенко, – нынче господин Ордынцев не в лучшем виде находится. Подкормить бы тебя, – он снова заговорил по-свойски, – да приодеть получше, ботинок вон каши просит…

Борис грозно сдвинул брови, и Саенко заговорил скороговоркой:

– А сама-то Линеттка девка незавидная. Откровенно говоря, смотреть не на что. Мордочка с кулачок, ноги кривые… Ну, полиция в этом деле быстро разобралась. Сбрызнули Линеттку водой, чтобы в себя пришла, подхватили под белы рученьки – да в участок. Там пугнули как следует, она и разлимонилась. Сговорено у нее было со своим Жоржиком все заранее, чтобы она в кино ушла, а сама окно закрыть вроде забыла. Только он ей обещал, что все дело тихо обстряпает, хозяйку не тронет. А тут вишь какой случай… Короче, взяли этого Жоржика на следующий день где-то под Парижем. Вот такая история… Я к чему разговор-то веду, – заторопился Саенко, – мадам хоть и крепкая женщина была, а все же в годах, опять же спросонья… А тут мужик…

– Здоровый, – поддакнул Борис, – руки как лопаты… Оружие всегда при себе… Думаешь, я сам не понимаю, что дело нечисто? Оттого к тебе и обратился, только тебе в этом городе доверяю. И профессия у тебя теперь подходящая, в замках разбираешься, любую дверь открыть сможешь, ежели что…

– Уж это завсегда… – солидно согласился Саенко, – нам без этого нельзя…

– Ну так что скажешь, Пантелей Григорьевич? – Борис испытующе поглядел в хитроватые глаза Саенко. – Какое у тебя мнение?

Саенко прислушался к звукам из соседней комнаты, потянул носом. На миг на лицо его набежало грустное облачко, но он тут же потряс головой и оживился:

– Едем, Борис Андреич! Засиделись мы с вами, заплесневели в Париже этом! Решили – так едем! Все, что надо, исполним и на Россию-матушку поглядим еще разочек! Эх, Борис Андреич, как же я по степи-то соскучился. Выйдешь, взором окинешь – ни конца ей нет, ни краю! А в селе-то у нас небось сейчас яблони цветут… Цветом белым, как пеной, все сады обсыпаны… Пчелы гудят, мед собирают… Эх, была жизнь!

– Ты не очень-то… – предостерег Борис, – не на прогулку едем, может, неласково нас встретят.

– Уж это как водится, – заметил Саенко, – провожали – не плакали и встречать будут – не обрадуются…

Серж выдал всем пятерым участникам экспедиции небольшой аванс – по двести франков на брата. Сжимая в кулаке деньги, Борис почувствовал себя богачом. Прежде всего он зашел в парикмахерскую на углу и отдал себя в умелые руки мосье Анри.

Парикмахер оглядел его с тихим ужасом и принялся стричь и брить, качая головой и приговаривая:

– Как можно так себя запускать? Красивый молодой господин, такой богатый волос, такая хорошая кожа – а выглядит как последний клошар!

Потом, порхая ласковыми руками и взбивая мыльную пену, он, по обыкновению всех парижских парикмахеров, перешел на внешнюю и внутреннюю политику, на биржевые котировки и повышение цен.

Под конец он сбрызнул Бориса кельнской водой и оглядел гордым взглядом художника:

– Ну вот, теперь совсем другое дело! Мосье, вы помолодели на двадцать лет! Да что там – на целую жизнь!

Борис и сам почувствовал себя обновленным и помолодевшим.

Выйдя из парикмахерской, он купил полдюжины новых рубашек и наконец заплатил квартирной хозяйке, неподражаемой мадам Жирден, весь свой долг да еще за месяц вперед. Мадам прослезилась.

Выполнив все эти неотложные дела, он отправился на встречу со своим новым командиром.

Серж поджидал его в знакомом кафе.

Увидев Бориса, он аж крякнул.

– Что же вы с собой сотворили, господин хороший?

– А что такое? – удивленно переспросил Ордынцев.

– Вы, милостивый государь, в России давно не были?

– Два года, – ответил Борис, помрачнев.

– Два года… – повторил Серж, опустив глаза. – Целую жизнь! За эти два года жизнь там удивительно переменилась. И люди переменились. Вы вот скажите, где бреетесь?

– Сегодня – у мосье Анри, а обычно – сам…

– Начнем с того… – профессорским тоном проговорил Серж, – начнем с того, что вы, по современным российским меркам, слишком чисто выбриты.

– Так что же – вовсе не бриться?

– Отчего же? Бриться надо, только плохо и неаккуратно, желательно тупой и ржавой бритвой. Чтобы кое-где недобритые места остались, а желательно еще следы от порезов… Дать вам тупую бритву?

– Найду! – буркнул Борис, вспомнив недавние дни своей нищеты. Правда, по интеллигентской привычке он и тупой бритвой старался выбриться чисто.

– Далее – запах! – продолжил Серж.

– Pardon? – удивленно переспросил Борис. – Я не ослышался?

– Ничуть! Вы что, думаете, в Совдепии женщины душатся духами «Виолет» от Коти, а мужчины – кельнской водой?

– Я об этом не подумал! – пробормотал Ордынцев, покраснев.

– А стоило бы! Вас с таким запахом первый же патруль остановит!

– А что же мне теперь делать?