Тьма над Петроградом

Кабинет раньше тоже был гостиничным номером, но не простым, а дорогим, двухкомнатным люксом или и того лучше. Однако дорогие штофные обои выцвели, поизорвались и свисали кое-где клочьями. Потолок был когда-то расписан сценами весьма фривольного содержания, однако кое-где облупился и был наскоро замазан дешевой серой побелкой. На обоях выделялись невыгоревшие прямоугольники, очевидно, раньше здесь висели картины, однако революционные массы успели растащить их году этак в восемнадцатом. Возможно, кое-что и сохранилось, но новый председатель ЧК распорядился вынести оставшиеся картины, чтобы у комнаты был более серьезный вид.

Аскет, усмехнулся Борис, ему ли не знать Черкиза.

Мебель в комнате была самая простая – письменный стол, конторские стулья, наверное, взяли из кабинета директора гостиницы. Еще несгораемый шкаф, выкрашенный унылой грязно-зеленой краской, и широкий кожаный диван, продранный в некоторых местах. О том, что раньше в здании была не тюрьма, а гостиница, напоминал только рояль, скромно приткнувшийся в углу. Комната была так велика, что Ордынцев не сразу его заметил. Очевидно, ни у кого не нашлось ни сил, ни времени вытаскивать из кабинета такую махину. Рояль был без крышки – видно, на дрова пустили, клавиши кое-где выломаны, так что клавиатура напоминала щербатый рот древней старухи.

Впрочем, одна картина в кабинете висела, но попала она туда совсем недавно вместе с новым хозяином. Это был портрет очень худого человека с длинным лицом и бородкой клинышком. Человек был во френче и смотрел с портрета на всех одинаково сурово. Борис догадался, что это председатель всероссийской ЧК Феликс Дзержинский. Догадаться было нетрудно, учитывая местонахождение самого Бориса.

В Париже Аркадий Петрович сообщил Борису некоторые сведения о государственном устройстве Советской России, назвал имена главных большевиков, приближенных к власти. Дзержинский был один из них. Именно ему принадлежит фраза насчет того, что у чекиста должны быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки. Борис еще тогда выразил сомнение. Холодная голова – куда ни шло, но вот чистые руки… Еще в восемнадцатом видел он при обысках, как хватали красноармейцы все, что понравится… Впрочем, этот Черкиз, конечно, честен до скрипа, умирать будет – не возьмет, принципиальный, гад…

– Садитесь, арестованный, – сказал Черкиз, поднимая голову.

Борис сел и посмотрел на своего врага более внимательно.

Черкиз выглядел неважно. Со времени последней их встречи прошло немногим более двух лет, а он постарел едва ли не на все десять. Он был бледен и болезненно худ, тонкая шея болталась в воротнике френча. И только черные глаза горели неистовым огнем, напоминая прежнего Сергея Черкиза.

Борис с удивлением ощутил, что он совершенно не боится этого человека. То есть он понимал, что находится полностью в его власти и вряд ли удастся ему выйти живым из этого застенка, но страх, овладевший им на вокзале, куда-то пропал. Теперь больше не нужно было изображать из себя скромного совслужащего, не нужно следить за своими манерами и речью. Сейчас, сидя в кабинете напротив Черкиза, Борис почувствовал себя гораздо увереннее.

В голове его всплыла мысль, что неспроста Черкиз не назвал его на вокзале настоящим именем. И конвойного неспроста выставил из кабинета. И если это допрос, то где тогда барышня с пишмашиной? Вон папок на столе сколько! И сам Черкиз сидит, пишет. Это все дела. У них в ЧК без дела не разговаривают, сразу протокол составляют и в картонную папочку подшивают.

Борис нарочно развалился на стуле и решил держаться вызывающе. Хозяин кабинета все сверлил его глазами, Борис уставился в ответ. Наконец Черкиз кашлянул в кулак и прошипел:

– Ж-жив… Ты, оказывается, жив…

– Жив, как видишь, – подтвердил Борис самым беззаботным тоном, – жив и здоров!

– Ну, это мы быстро поправим… – протянул Черкиз вполголоса, потом опомнился, оглядел кабинет и достал из ящика стола стопку чистых листов бумаги.

– Назовите свое подлинное имя, – скучным голосом предложил он, – а также расскажите, с какой целью и по каким каналам вы прибыли в Советскую Россию.

– А то ты имя мое не знаешь, – ухмыльнулся Борис, – а может, фамилию забыл? Вряд ли… Такая же у меня фамилия, как и у сестры моей, твоей бывшей жены Варвары…

Не стоило бы примешивать сюда Варю, в конце концов, это их личная вражда, чисто мужское дело, однако у Бориса появилась сумасшедшая надежда. Точнее, только малюсенький ее кончик.

Черкиз смотрел на него молча, кадык его перекатывался.

– Как ни крути, – глумливо продолжал Борис, – а по всему получается, что родственники мы с тобой, товарищ Черкиз.

– Прекратите паясничать, – устало произнес наконец Черкиз, – у меня мало времени. Назовите свое настоящее имя, иначе…

– Да пошел ты! – Борис перегнулся через стол и отчетливо выговорил некоторые слова, которым он научился в свое время у казачков, мотаясь с ними по степям Украины за бандами «зеленых».