Тьма наступает

Дамон не очень понял, что такое «вставить», но он был готов канонизировать это «вставить» за то, что оно помогло ему объясниться с дамой по такому щекотливому поводу.

– Я думал, – сказал он, тщательно подбирая слова, – что для Стефана было важнее всего обезопасить тебя от всякой нечисти, которую тянет сюда со всего земного шара, – а еще больше – от того, чтобы тебя никто не заставил… э-э-э… вставить, если ты сама этого не захочешь.

– А теперь он ушел от меня, как самовлюбленный, тупой идиот-мечтатель. Естественно, размышляя обо всех людях в мире, которым вставляет моя аура.

– Согласен, – сказал Дамон, стараясь не затрагивать деликатный вопрос о добровольности ухода Стефана. – И я дал обещание защищать тебя настолько, насколько это в моих силах. Елена, я действительно сделаю все возможное, чтобы никто даже близко к тебе не подошел.

– Да, – сказала Елена, – а если вдруг появляется что-нибудь такое, – она сдалала рукой жест, который, видимо, должен был обозначать Шиничи и все проблемы, которые вызвало его появление, – и никто не понимает, что с этим делать?

– Это верно, – сказал Дамон. Ему приходилось время от времени встряхиваться и напоминать себе, зачем он на самом деле здесь оказался. А оказался он здесь затем, чтобы… В общем, он был не на стороне святого Стефана. И вся штука в том, что это было очень легко…

И она была здесь, она расчесывала волосы… прекрасная дева расчесывает свои волосы цвета пшеницы… и ее щеки схожи с цветущими розами… Дамон встряхнул себя как следует. С каких это пор он стал говорить идиотским языком английских народных песен? Что с ним творится?

Он спросил – просто для того, чтобы сказать что-нибудь:

– Как ты себя чувствуешь? – И получилось так, что именно в этот миг она поднесла руку к горлу.

Елена состроила гримаску.

– Ничего себе.

И тогда они посмотрели друг на друга. Елена улыбнулась, и ему пришлось улыбнуться в ответ – сперва быстрым движением взметнулись кончики губ, но потом он заулыбался во весь рот.

В ней было… черт возьми, в ней было все. Остроумие, очарование, смелость, мудрость… и красота. И он понимал, что сейчас говорит ей все это своими глазами, – а она не отвернулась.

– Может, мы… немножко погуляем, – сказал он, и зазвенели колокольчики, и оркестр заиграл туш, и сверху посыпались конфетти, и полетели выпущенные голуби…

Иными словами, она ответила:

– Давай.

Они пошли по узкой тропинке, ведущей от поляны, – тропинке довольно удобной, по мнению Дамона, чей взгляд – взгляд вампира – был приучен к темноте. Дамон не хотел, чтобы Елена много ходила. Он знал, что она еще как следует не оправилась, знал, что ей не хотелось, чтобы он понимал это и опекал ее. Внутренний голос сказал ему: «Подожди, пока она скажет, что устала, и тогда помоги ей сесть».

А потом, когда Елена в первый раз чуть-чуть покачнулась, нечто внутри него, нечто, над которым у него не было власти, развернулось, как пружина. И тогда Дамон взял Елену на руки, принося извинения на десятке языков и вообще ведя себя по-идиотски, и усадил ее на изящную деревянную скамью со спинкой, и укутал ноги дорожным пледом. Все это время он приговаривал: «Скажи, ты чего-нибудь – чего угодно – еще хочешь?» Он случайно послал ей обрывок своих мыслей со списком возможных пожеланий, в котором оказались стакан воды, он сам, сидящий рядом с ней, и маленький слоненок. Когда-то он прочитал в ее сознании, что ей очень нравятся слонята.

– Мне очень жаль, но, боюсь, слонят я не делаю, – сказал он, стоя перед ней на коленях, пристраивая поудобнее скамеечку для ног, и ухватил одну из ее мыслей – на «самом деле он не так уж и отличается от Стефана».

Никакое другое имя не заставило бы Дамона сделать то, что он сделал после этого. Никакое другое слово не оказало бы на него такого эффекта. В мгновение ока плед был сброшен на землю, скамеечка для ног исчезла, Дамон держал Елену в объятиях, запрокинув ее голову, так что ее нежная шея оказалась полностью обнажена.

– Мое отличие от моего братца, – сказал он ей, – состоит в том, что он все еще надеется через какой-нибудь черный ход пролезть на небеса. А я не нытик, не идиот и воспринимаю свою грядущую судьбу иначе. Я знаю, куда я попаду. И мне, – он улыбнулся, оскалив клыки, – глубоко на это плевать.

Елена смотрела на него расширившимися глазами – она не ожидала такого. И от неожиданности она, сама того не желая, ответила ему искренне. Ее мысли полетели прямо к нему, и их было легко прочитать.

Я знаю. Я сама такая. Если я чего-то хочу – я это получу. Я не такая хорошая, как Стефан. И я не знаю…

Он был заворожен.

Чего ты не знаешь, солнышко?

Но она закрыла глаза и молча покачала головой.

Чтобы выйти из затруднительной ситуации, он зашептал ей на ухо:

– А что ты об этом думаешь: