Тьма сгущается

Он надеялся, что и Ванаи восхитится, но, судя по тому, как дрогнули ее губы, девушка пыталась сдержать улыбку, если не хохот.

– Если ты не хотел, чтобы я с ним готовила, не надо было покупать, знаешь.

– Д-да… пожалуй.

Эалстан упрямо отправил в рот еще ложку. Готовят же многие с фенхелем, и никто еще от этого не умирал. В конце концов, он сам купил пучок травы, и не на мазь почечуйную! И, если разобраться – получилось вполне съедобно.

– Интересный запах, – признал он.

Ванаи все-таки не удержалась от смеха.

Как только с ужином было покончено, на улице раздались крики. Ванаи и Эалстан бросились к окну. Уже стемнело, и фонари едва горели, но Эалстан без труда разобрал, что происходит внизу: двое в килтах гнали по переулку парня в штанах. Один огрел несчастного каунианина дубинкой, и тот заорал снова. На выручку ему никто не пришел.

Эалстан осторожно отодвинул Ванаи от окна.

– Нам надо быть осторожней, милая, – пробормотал он. – Не годится, чтобы эти двое увидели тебя в окне.

Две слезы скатились по ее щекам – слезы бессильной ярости.

– Разумеется, – прошептала она дрожащим голосом. – Пока я сижу в своей клетке, я в полной безопасности.

Эалстан не знал, что ответить. Едва ли это можно было сделать одним словом, при том, сколько значений сумела вложить девушка в свою краткую жалобу. Но он попытался.

– Я люблю тебя.

– Знаю, – отозвалась Ванаи. – И если больше ничего не замечать – все прекрасно.

И снова Эалстан понял, что ответить ему нечего.

Скарню даже гордился немного, что его впервые отпустили одного в город. На ферме, принадлежавшей когда-то Гедомину, он осел добрых два года тому назад: достаточный срок, чтобы местные жители притерпелись к чужаку, хотя «этим городским» его будут называть, верно, до могилы.

В карманах сшитых Меркелей для бывшего капитана домотканых штанов побрякивало серебро. По хозяйству занадобились два сверла – а в сверлах Скарню разбирался лучше хозяйки хутора и не хуже, чем Рауну, так что, если рассуждать логически, ему и следовало отправиться за покупками. И все равно по случаю неожиданной вылазки капитан испытывал совершенно мальчишеский энтузиазм.

В родном Приекуле он забежал бы в скобяную лавку, купил что нужно и удалился бы по возможности скорей. В провинциальной Павилосте, как он обнаружил, подобную спешку полагали дурным тоном. От покупателя ожидали, что он пришел провести время за беседой, а не просто потратить презренный металл. Скарню это казалось странным – обыкновенно деревенские жители куда экономней относились к словам, чем столичные болтуны, – но таков был обычай.

Посудачив о погоде, о видах на урожай и о парочке недавних скандалов местного значения, Скарню все же сумел сбежать. Прожитые в окрестностях Павилосты месяцы, однако, изменили его больше, чем готов был признать капитан, поскольку, вместо того чтобы направиться прямиком на хутор, он побрел в сторону рынка – глянуть, что можно углядеть, и послушать, что можно услышать.

«Может, вызнаю что-нибудь полезное, как бороться с рыжиками», – подумал он. Но капитан был слишком честен с собой, чтобы не поправиться: «А может что-нибудь интересное и забавное для Меркели». Это было ближе к истине.

Скарню обнаружил, что его каким-то образом сносит к предприимчивому трактирщику, что обычно выставлял прилавок на краю рыночной площади. Если постоять рядом да прикончить кружечку пива… или две кружечки… то выйдет очень убедительно. Самого себя капитан, во всяком случае, убедил. Как приманку для страдающих не только от жажды, но и от любопытства, трактирщик выложил на прилавок пару газет, выходивших в более крупном городе – как понял Скарню по заголовкам, в Игналине, к востоку от здешних мест.

– Ерунда сплошная, – проворчал трактирщик, когда Скарню взял листок в руки.

– Ну так что ж ты его тут держишь? – поинтересовался капитан.

– Чтобы народу было на что пожаловаться всласть, – отозвался трактирщик. Скарню рассмеялся, и собеседник его развел руками: – Думаешь, я шучу? Глянь, сам увидишь.

– И читать не надо, чтобы понять – в газетах полно того, о чем хотят нам поведать альгарвейцы, но в них нет ни слова о том, чего рыжики не желают выдавать, – ответил капитан.

– С первого раза попал, – кивнул трактирщик. – Но некоторые, приятель, веришь или нет, глотают эту подлую жвачку за милую душу.

Скарню кивнул, но промолчал – у него зародилось подозрение, что тем, кто поближе сошелся с захватчиками, трактирщик расхваливал желтый листок до небес. А при нем продолжил:

– Ты вот хоть сюда глянь. Глянь, я тебе говорю, глаза раскрой!

Заголовок гласил: «БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ БАЛ В СТОЛИЦЕ – ЗНАК АЛЬГАРВЕЙСКО-ВАЛМИЕРСКОЙ ДРУЖБЫ». Выручка от бала пошла на лечение раненых альгарвейских солдат. Скарню понадеялся, что на эту благородную цель у рыжиков уходят немалые суммы.

А список гостей, побывавших на балу, ясно свидетельствовал о том, что понимают альгарвейцы под «дружбой».

– Сплошь их офицеры и наши женщины, – заметил Скарню, водя пальцем по строчкам.

– Ну да. А ты чего ожидал? – презрительно усмехнулся трактирщик. – Эти дворяночки – сплошь потаскушки, все до последней холеры.