Илье было очень обидно, что лучший друг не понимает его.
— А знаешь ли, Женя, ты мне напоминаешь того лентяя, который предпочел умереть, чем питаться сухарями, и все только потому, что их еще надо было мочить… Вот и ты точно так же рассуждаешь! Если кто-то другой рабочую власть установит да сразу станет все хорошо, ты, конечно, не против, я знаю. А так, видишь ли, «дело сложное!» и поступаешь, как тот — лучше сдохнуть, чем что-то делать…
Женя сидел красный, потом вдруг спохватился, что ему куда-то надо, и быстро ушел. Илья посмотрел ему вслед, и впервые Женя показался каким-то чужим.
А через несколько дней Женя сказал Илье:
— Ты не обижайся на меня, я, видишь ли, не такой, как ты…
Женя любил Илью, был готов сделать для него что угодно, но только если это не связано с риском. Как-то Женя заметил, что Илья волнуется, не отстает ли будильник мадам Филотти, и понял, что другу трудно без часов. Илья не знал, что Женя съездил на аэродром к Рабчеву и потребовал часы, подаренные Ильей более полутора лет назад. Сережка ответил, что часы он давно потерял. «И вообще, то были не часы, а какая-то старая цыбуля, за которую никто бы и гроша не дал…» Но Женя чуть ли не со скандалом вырвал у него сотню лей и, добавив еще три сотни, из которых одну занял у Войнягу, купил ручные продолговатые часы со светящимся циферблатом. Именно на такие часы Томов заглядывался, когда, бывало, они останавливались с Женей у витрин ювелирных магазинов. Теперь, отдавая часы Илье, Женя смущенно улыбался:
— Бери, часы теперь тебе нужны…
Илья был глубоко тронут заботой друга. Он хотел что-то сказать, но Женя перевел разговор.
— Знаешь, Сережка Рабчев уже не Рабчев!
— Как? Епископом стал, что ли?
— Хуже… Он теперь Серджиу Рабчу!.. Вот, братец, как люди умеют приспосабливаться…
— Фамилию изменил?
— Ну да, — ответил Женя с какой-то даже, как показалось Илье, завистью.
— И ты ему завидуешь, Женя?
— Не завидую, но все-таки умеет он устраиваться…
— А ты откуда знаешь, что он румыном заделался?
— Знаю… Был у него, хотел забрать твои часы…
— К чему это? — удивился Илья. — Я ему их сам тогда отдал.
— Часы он все равно не вернул. Но сотню мне все же удалось у него выцарапать, добавил и вот купил тебе эти…
— Раз я ему их отдал, значит — все! Никаких разговоров быть не может. А сотню я на днях тебе дам, и ты ее, пожалуйста, отвези.
Жене пришлось согласиться, что Илья из первого жалованья даст ему сто лей и он отвезет их Сережке.
— Настойчивый же твой земляк, — шепотом сказал Жене Войнягу, который случайно слышал разговор. — но молодец!
И о случае с часами, и о том, как он «вербовал» Женю, Илья рассказал Захарии.
Тот дружески похлопал его по плечу: «Видишь ли, таких, как Женя, еще немало; они сочувствуют нам, но на решительные действия не идут…»
— Но, товарищ Захария, вы не подумайте… Табакарев хороший, честный парень, он только нерешительный.
— Я и не говорю, что он плох; он поступил, как ему подсказывала совесть. И, пожалуй, лучше сразу отказаться, чем потом, в трудную минуту, спасовать! А поступок его с часами я ценю…
Томов задумчиво посмотрел на часы.
— Знаете, товарищ Захария, я всю жизнь мечтал о трех вещах: купить себе вот такие часы со светящимся циферблатом, поступить в авиацию и третье — наесться досыта копченой селедки, страшно ее люблю! — смущенно признался Илья.
Илиеску смотрел на него, улыбаясь.
— Часы у меня есть, — продолжал Томов. — В авиацию, считайте, я поступил…
Илиеску удивленно взглянул на своего молодого друга.
— Как это понять?
— А так… Авиацию мне заменила ячейка. Правда, я еще не «летчик», но уже учусь «летать». Осталось еще осуществить и третью мечту: наесться досыта копченки!.. — Но ее я осуществлю, наверное, только тогда, когда все люди будут сыты…
Илиеску положил свои крепкие руки на плечи Томову и, заглянув ему в глаза, сказал:
— И это исполнится. Обязательно исполнится! Нужно только быть честным, бороться и не бояться трудностей, — и мы наверняка победим! А тогда нашему народу уже не придется говорить о хлебе или о копченке, как о несбыточной мечте… Ничего, ничего, товарищ Илие… Еще придет такое время, вот посмотришь, оно обязательно придет!
I