Тьма в хрустальной туфельке

Элеонора долила бренди в стакан, хотя знала, что не стоит. Она знала также, что и загадывать желание не стоит. Это желание в большей степени, чем всё, совершённое ею прежде, превратит её в убийцу. Но если она выждет ещё дольше, зная, что произойдёт, в кого это превратит её? Возможно, она уже превращалась в монстра, но даже в своих кошмарах никогда не была таким чудовищем, как Пембрук.

Девушка выпила ещё.

Когда он покончит с Ифе – что дальше? Элеоноре придётся улыбаться и исхитряться, чтобы получать своё пособие? Нет. Годами она была тем, кем ей приходилось быть, – преданной дочерью, послушной служанкой. Всё это были маски. Элеонора снимала и надевала их, сколько себя помнила. Осталось ли у неё лицо под этими покровами?

Больше она не будет этого делать. И уж точно не будет этого делать для Пембрука.

На этот раз она отхлебнула прямо из бутылки.

Скольким ещё девушкам Пембрук поломает жизнь на её глазах? Это не закончится на Ифе. Всегда были служанки, которые не обращали внимания на слухи. А он, с его начищенными до блеска туфлями и прекрасно скроенной одеждой, всегда будет в безопасности, пребывая в счастливом неведении за грудой соверенов и шиллингов.

Элеонора отпила ещё. Лучше избавить его от страданий, которые он распространял вокруг.

Девушке это надоело. Ей надоело смотреть на синяки, заплаканные лица, увеличившиеся животы и знать, что она ни черта не может с этим поделать. И не только это. Ей до чёртиков надоели голые половицы в доме, пренебрежительное отношение к ней всех соседей и весь этот удушливый замызганный городок. Она даже горизонта не видела, а когда вглядывалась в глубину неба, то было похоже на крышку коробки.

Во всём был виноват мистер Пембрук. Он осквернял всё, к чему прикасался, и будущее Элеоноры не стало исключением. Она отхлебнула ещё.

Что ж, раз так, Элеонора положит всему этому конец. Чарльз станет её мужем, а Ифе выберется из Гранборо, и всё, что для этого потребуется, – всего лишь слово. Всего лишь несколько слов. После этого Элеонора сможет переделать мир, как только пожелает, со всеми теми деньгами, которые окажутся в её распоряжении. Она сумеет исправить всё, что сломал мистер Пембрук, увидеть все те места, которые он закрыл от неё. Всё, о чём она мечтала, было в пределах её досягаемости – если только ей хватит смелости убрать последнее препятствие на пути.

Девушка отставила бутылку. Та уже опустела, а Элеонора даже не заметила.

«Если ты чего-то хочешь, дорогая, тебе стоит об этом попросить».

Она знала, чего хочет, – всегда знала, просто теперь примет это.

– Я желаю, чтобы мистер Фредерик Пембрук умер до восхода солнца.

Мир замер. Лунный свет блестел на стекле. Мышь замерла под комодом, наблюдая за ней. Каждая пылинка на деревянной поверхности выделялась резкими краями. Что-то коротко сжало плечи Элеоноры, словно любящие руки матери.

На следующее утро Элеонора проснулась в собственной постели. Всё тело болело. Солнечный свет струился сквозь занавески, окрашивая комнату в нефритово-зелёный. Вдалеке визжали свистки поездов, под окнами грохотали колёса телег и экипажей, а в нескольких улицах отсюда часы на церкви пробили десять.

Девушка села. Желудок сжимался, а во рту появился неприятный привкус. Голова болела, как всегда, когда она плакала.

Элеонора брызнула холодной водой себе в лицо. Её платье валялось на полу, покрытое коркой грязи, всё ещё влажное. Лежало ли оно там так вчера, когда девушка вернулась из Гранборо? Она никак не могла вспомнить. Проверив сумочку, Элеонора не досчиталась четырёх шиллингов. Не могла же она быть так глупа, чтобы взять экипаж обратно до Пекхэма? Разве она ехала не в поезде? Бренди забурлил в гортани, и Элеонору стошнило в умывальник. Она поклялась себе, что больше никогда не притронется к алкоголю.

Девушка подняла взгляд, встретившись глазами со своим бледным отражением. Больше бренди ей не понадобится. Больше она никогда не станет загадывать таких желаний. Теперь ничто не стояло у неё на пути. Эта мысль осела в сознании, словно камни, от которых отяжелели карманы, и её снова вырвало.

Накинув на плечи шаль, она спустилась. Бесси была на кухне и что-то напевала мимо нот, роясь в шкафах. При виде Элеоноры служанка ухмыльнулась:

– Славная была ночка, да?

– Прошу прощения?

Бесси бросила пару луковиц на кухонный стол и начала их чистить, стряхивая кожуру и комья грязи на пол.

– Ты о чём, Бесси? – спросила Элеонора.

– Я слыхала, как вы вошли. В таком часу все порядочные люди уже спят. Не удивлена, что вы не помните. Вы поднимались по лестнице, шатаясь, словно моряк.

Лицо девушки вспыхнуло:

– Не понимаю, о чём ты.

Бесси многозначительно улыбнулась и вернулась к луку. Нож в её руке блеснул. Служанка не могла знать о мистере Пембруке, иначе бы так не улыбалась.

– После того как я ушла, были… были ли какие-то посетители? Или, может быть, письма?

– Почему вы спрашиваете об этом, мисс?

– Я… я не…

Бесси отложила нож и ухмыльнулась: