Тьма в хрустальной туфельке

За стеной сада Элеонора увидела, как открылась задняя дверь. Пару мгновений спустя через ворота прошла Ифе с большой корзиной в руке. Элеонора бросилась навстречу подруге:

– Ифе!

Завидев её, ирландка крепче сжала корзину и поспешила прочь, но девушка последовала за ней.

– Ифе, постой! Я лишь хочу поговорить с тобой.

Ифе не встречалась с ней взглядом.

– Хозяин запретил нам с тобой разговаривать.

– Ну конечно же, – огрызнулась Элеонора. – Когда это имело значение? Разве мы не друзья?

– Хозяин запретил нам с тобой разговаривать, – повторила Ифе.

Элеонора замерла. На Ифе было новое платье из тонкой мериносовой шерсти, с кружевом на воротнике и манжетах. И она всё так же не смотрела на Эллу.

Страх всколыхнулся внутри.

– Ифе, – тихо позвала Элеонора. – Что ты наделала?

Ирландка наконец вскинула голову. Её глаза горели:

– Ничего я не сделала! Не смей…

– Тогда откуда у тебя новое платье?

– Он заработал немного денег, – пробормотала Ифе. – Сказал, что мы все получим новое платье. А мне дал первой, потому что…

Элеонора положила руку на плечо подруги, чувствуя вдруг ужасную тошноту:

– Не надо говорить вслух. Я знаю, тебе не нравится говорить о таких вещах.

– Ты не понимаешь, Элла! – торопливо сказала Ифе. – Я должна думать о семье! Мишелю становится хуже с каждым днём, и хозяин говорит, что, если я буду его слушаться, он даст мне чуть больше денег на лекарства. И так ведь будет лучше, чем просто ждать, пока он… пока он…

«Нет! – подумала Элеонора. – Только не Ифе. Пожалуйста, только не Ифе…»

– Ты ведь не…

Ифе резко обернулась через плечо.

– Пока нет, – прошептала она, – но собираюсь поступить именно так. И не смей делать мне выговор, Элла, – мне этого хватило и от Дейзи.

Элеонора схватила Ифе за плечо, впившись ногтями. Она помнила синяки Леи, и ужас пополам с отвращением охватил её.

– Ифе, не нужно тебе этого делать, – прошипела она. – Я найду способ, обещаю…

Ифе отдёрнула руку.

– Ты уже говорила это и раньше, – ответила она. – А я всё ещё здесь. Ради всего святого, Элла! Я не буду просто сидеть сложа руки, пока ты не придумаешь какой-нибудь очередной глупый план. Я уже выбрала.

Ифе зашагала прочь, и на этот раз Элеонора не пошла следом. У неё просто не было сил. Казалось, её кости сделались вдруг пустыми и звонкими, хрупкими, как фарфор: одно неосторожное движение – и она разобьётся на куски.

Девушка обернулась. В окне особняка Гранборо стоял мистер Пембрук. Глядя прямо на Элеонору, он улыбнулся.

Дождь превратился в туман, льнувший к окнам, густой и чёрный. Стемнело задолго до захода солнца. Робкий свет уличного фонаря пытался пронзить сумрак, но из окна Элеонора видела лишь чуть более светлое пятно тьмы.

Девушка помнила своё возвращение от Гранборо во всех деталях. Она смотрела на огромные железные балки вокзала Виктория, на грубые деревянные скамьи в вагоне третьего класса, на булыжники под ногами. Весь свой ужас, отвращение и ярость она плотно захлопнула в пульсирующей коробочке, чтобы только благополучно добраться домой. Толкнув входную дверь, Элеонора поднялась к себе, легла на кровать, не раздеваясь, и просто глядела в потолок, пока не услышала, как Бесси поднимается, чтобы отправиться ко сну.

Часы пробили полночь. Старые воспоминания выплыли на поверхность восприятия, как всегда – изножье железной кровати за спиной, её собственные ладони, зажимавшие уши. Кровать содрогалась от каждого приступа кашля матери. Пружины скрипели, и металл больно упирался в позвоночник. Если бы она подошла к матери, то могла бы успокоить женщину, но вместо этого она просто свернулась клубочком, желая лишь, чтобы шум прекратился… и в какой-то момент он в самом деле вдруг прекратился.

Тогда она ничего не сделала. Она была слишком юна, слишком напугана.

Но сейчас она знала, что надлежит делать.

За окном горели уличные фонари. С улицы не доносилось ни звука. Это не было похоже на Мэйфер: когда закрывались все двери, улочка погружалась в тишину. Элеонора зажгла свечу и прокралась на кухню.

Здесь она откупорила бутылку бренди.

От одного запаха у неё заслезились глаза. Вкус оказался ещё хуже. Элеонора налила немного бренди в стакан, и на миг её кольнуло чувство вины – напиток ведь был дорогой, нужно его беречь. Но девушка отмела эти мысли. Это ведь её чёртов бренди!

Нет. Бренди мистера Пембрука. Она ведь купила напиток на его деньги, значит, бренди принадлежал ему. И дом тоже. Не важно, что Элеонора жила здесь и изо всех сил пыталась сделать его своим домом – дом принадлежал Пембруку. Было ли у неё хоть что-то её? Даже если она сама шила себе платье, девушка никогда не покупала ткань. Всё всегда исходило от кого-то другого, и кто-то другой всегда мог это забрать.

Элеонора проглотила бренди. В горле горело. Она сплюнула, но стало только хуже.

Хватит с неё. Как долго ей ещё нужно мириться с этим мужчиной, запускающим когти в каждую часть её жизни? Не было ничего, чего бы он не забрал у Элеоноры. Даже Ифе – бедную милую Ифе. И, увидев отчаяние на лице Элеоноры, когда Ифе ушла, Пембрук улыбался. Он хотел, чтобы девушка знала: он может забрать её подруг и уничтожить.