Тьма в конце тоннеля. Обмен Райнеманна. Человек без лица.

Дэвид вылез в окно, придерживаясь за подоконник. «Люгер» он заткнул за пояс, а нож взял в зубы: держать его у тела было опасно, а так всегда можно выплюнуть. Потом бочком двинулся вдоль черепичной крыши. До слива было рукой подать.

Взрывы и выстрелы у ворот раздавались все сильнее. Дэвид изумился не столько пунктуальности, сколько размаху Ашера Фельда. Главарь «Хаганы» привел к поместью целую армию вооруженных людей.

Осторожно припав телом к черепичной крыше, Дэвид ухватился за край водосточной трубы, дернул ее, проверил, крепко ли она держится, и повис на трубе, обхватив ее коленями. Потом начал спускаться вниз. Вдруг над головой послышались крики немцев и испанцев и удары ног по дереву. Дверь комнаты, из которой только что выбрался Дэвид, пытались взломать. Тем временем он добрался до балкона второго этажа северного крыла здания.

Ворвавшиеся в комнату распахивали окна, не обращая внимания на запоры — звенело стекло, трещало дерево.

Дэвид съехал по трубе на землю, оцарапал руки об изъеденное ржавчиной железо, но внимания на это не обратил, бросился по конской тропе к темневшим деревьям. Вбежал во тьму аллеи, готовый спрятаться за ближайший ствол при первом же выстреле.

Перевел дух, огляделся и увидел того, кого искал. На балконе, выходившем к бассейну.

Райнеманн выбежал на балкон, выкрикивая приказы с яростью, но без паники. В неразберихе боя он был похож на Цезаря, который приказывал войску нападать, нападать, нападать. За ним показались трое мужчин; он прокричал им что-то, и они тут же бросились обратно в дом.

Сквозь треск автоматов Дэвид услышал, как загудели тросы, и понял, что сделал Райнеманн. Он вызывал с берега реки фуникулер. В самый разгар боя Цезарь решил улизнуть.

Какая свинья! Какая дрянь! Человек без совести и чести…

И вдруг Дэвида осенило: именно из-за Райнеманна его отозвали из Лисабона, заставили — вопреки опасностям и страданиям — приехать сюда, на другой конец мира.

— Райнеманн! Райнеманн! Я здесь! — прокричал Дэвид.

Грузный финансист подбежал к перилам, сжимая в руке автоматический пистолет «Штернлихт». Страшное оружие.

— Тебе конец! Крышка! — Райнеманн начал стрелять. — Уловки тебе не помогут! Мои люди везде! Их сотни! Сейчас, сейчас!.. Выходи, лисабонец. Покажись. Ты лишь приблизил собственную смерть. Думаешь, я пощадил бы тебя? Ни за что! Ну, покажись!

Дэвид все понял. Этот прохиндей не осмеливался бросить вызов людям из Вашингтона, но и допустить, чтобы тень человека из Лисабона легла на его жизнь, не мог тоже. В аэропорт попали бы одни чертежи. Без Дэвида. Его убили бы по дороге. Все очень просто.

Дэвид поднял «Люгер» и нажал курок пять раз кряду. Грузное тело Эриха Райнеманна качнулось назад, потом вперед и перевалилось через перила.

Услышав крики охраны, Дэвид метнулся во тьму аллеи. Бросился, что было сил. Башмаки утопали в рыхлой земле.

И вдруг поблизости испуганно заржали лошади. Дэвид почувствовал запах конского навоза и увидел одноэтажное деревянное здание — несомненно, конюшню. Услышал крики ошеломленного конюха, тщетно пытавшегося успокоить своих питомцев.

На миг Дэвида прельстила мысль воспользоваться лошадью, но он тут же ее отверг. Испуганный конь практически неуправляем.

Забежав за дальний угол конюшни, Сполдинг остановился перевести дух, осмотреться. Позади — теперь уже достаточно далеко — стреляли с не меньшим ожесточением. Дэвид достиг оврага, за которым в полумраке виднелась река. Овраг тоже ограждала изгородь, чтобы кони не поломали ноги на крутых склонах. У реки один за другим зажигались огоньки — отголоски пальбы потревожили и жителей роскошных прибрежных коттеджей.

Вдруг Сполдинг завертелся от испуга. Над ним просвистела пуля! В него стреляли! Его заметили!

Он бросился в траву и отполз в сторону. Почувствовав под собой пологий уклон, Дэвид покатился по нему, пока не ударился о столб изгороди, — оказался у противоположного края пастбища, у опушки леса. Тут он услышал, как злобно завыла собака, учуяв его след. Встав на колени, Дэвид заметил громадного зверя, что несся к нему по траве. Он вскинул «Люгер», прицелился, но сообразил: выстрелить — значит, выдать себя. Переложив пистолет в левую руку, он достал изо рта нож.

Черное чудовище, опьяненное запахом человека, взвилось в воздух. Сполдинг выбросил вперед левую руку с «Люгером». В грудь ударил мускулистый гладкошерстный доберман, отвратительная голова метнулась влево, оскаленные зубы прокусили пиджак и впились в руку.

Сжав нож сильнее, Дэвид изо всех сил вонзил его зверю в брюхо. Хлынула теплая кровь, из собачьей глотки вырвался предсмертный вой.

Дэвид схватился за руку. Доберман прокусил ему плечо. А еще в схватке с псом разошелся, видимо, один из швов на животе. Дэвид в каком-то забытьи пролез под забором и пополз на восток. А надо на северо-восток, черт побери!

Оправившись от потрясения, Сполдинг понял, что грохот сражения заметно поутих. Взрывы еще раздавались, но выстрелов было почти не слышно. Почти. Вместо них откуда-то из-за конюшни доносились крики. По пастбищу бежали люди с фонариками в руках. Раздавались суетливые приказы.