Тьма в конце тоннеля. Обмен Райнеманна. Человек без лица.

Райдер поглядел на человека. Он сидел возле хиппи, огромный, неуклюжий, с тяжелой физиономией. На нем был твидовый пиджак, из-под которого виднелась мятая рубашка, землистого цвета галстук, а на ногах — мягкие туфли.

— Надо обыскать его, — шептал Лонгмен, — если это коп , да еще с «пушкой»…

Раньше, когда возник вопрос об обыске пассажиров, они отклонили эту идею. Шансы на то, что у кого-то окажется оружие, были малы, к тому же только безумец решится применить его в одиночку при таком перевесе сил. Что до ножей, то они угрозы не составляли. Обыск же мог создать осложнения.

На вид мужчина, несомненно, был ветераном сыска.

— О’кей, — шепнул Райдер Лонгмену. — Прикрой меня.

Пассажиры усердно подтягивали ноги, уступая ему дорогу. Он остановился перед мужчиной.

— Встать! — Медленно, не отрывая пристального взгляда от Райдера, мужчина встал. Хиппи рядом с ним усердно чесался под пончо.

Том Берри

Том Берри уловил сказанное шепотом «обыск», профессиональное словечко, которое посторонний пропустил бы мимо ушей. Главарь, казалось, изучал его, взвешивая предложение шептуна. Тома окатила волна жара. Выходит, они его достали. Тяжелый «смит-и-вессон» 38-го калибра уютно примостился у ремня. Выражаясь языком присяги, личное оружие — это священный предмет, и вы должны защищать его, как свою жизнь; сейчас оно и было его жизнью.

Когда главарь налетчиков направился к нему, он почувствовал, как мышцы, тренированные, подготовленные, обученные — назовите как хотите, — сами заставили его снова стать копом Он сунул руку под пончо и стал чесаться, настойчиво пробираясь рукой по животу к тому месту, где пальцы нащупали тяжелую деревянную рукоять.

Главарь навис над ним, его голос был одновременно бесстрастен и угрожающ:

— Встать!

Пальцы Берри уже сомкнулись на рукоятке «смит-и-вес-сона», когда мужчина рядом встал. Вожак, уперев в него дуло «томпсона», обыскивал одной рукой. Убедившись, что оружия нет, взял бумажник мужчины и, приказав тому сидеть, быстро просмотрел его и кинул мужчине на колени.

— Газетчик, — сказал он. — Тебе никогда не говорили, что ты похож на полицейского?

Лицо мужчины было багровым, потным, но голос оказался твердым:

— Постоянно.

— Ты репортер?

Мужчина потряс головой и добавил обиженным голосом:

— Когда я иду по трущобам, камнями кидаются. Нет, я — театральный критик.

Вожак, казалось, оторопел:

— Ну, надеюсь, наше шоу тебе понравится.

Берри подавил улыбку. Вожак скрылся в кабине машиниста. Берри снова стал чесаться; пальцы его удалялись от пистолета, ползущими движениями перебирались по коже и наконец выбрались из-под пончо. Скрестив руки на груди, он опустил подбородок и бесцельно уставился на башмаки.

9

Клайв Прескотт

Прескотт сел в кресло Корелла и подтянул к себе микрофон:

— Центр управления вызывает «Пелем один — двадцать три». Центр управления вызывает «Пелем один — двадцать три»…

Корелл хлопнул себя по лбу: «Вот уж не думал, что доживу до того, что переговоры с убийцами станут важнее, чем управление дорогой, от которой зависит жизнь всего города!»

— Отвечайте, «Пелем один — двадцать три», отвечайте… — Прескотт отключил микрофон. — Мы заняты спасением жизни шестнадцати пассажиров. Это для нас сейчас важнее всего, Фрэнк.

За спиной Корелла ему были видны диспетчеры Отделения «А». Сидя за пультами, они изо всех сил пытались совладать с валом звонков ошарашенных машинистов. Звонков было столько, что диспетчеры оставили всякие попытки фиксировать их.

— Будь я на вашем месте, — бросил Корелл, — я бы взял людей, автоматы, слезоточивый газ и штурмовал этот проклятый вагон.

— Слава богу, что вы не на нашем месте, — отпарировал Прескотт. — Почему бы вам не заняться своим делом, а полицейскую работу предоставить полицейским?

— Я жду сигнала сверху. Начальство консультируется. Хотя чего тут консультироваться? Надо разогнать поезда к северу и югу от «мертвой зоны». А у меня на все про все прогалина в милю, все четыре колеи обесточены, и прямо в центре города. Дали б вы мне ток на два пути, даже на один…

— Ток мы вам дать не можем.

— Вы имеете в виду, что эти убийцы не позволяют вам дать ток. А вас не тошнит от того, что вами командуют ублюдки?

— Расслабьтесь, — сказал Прескотт. — Через час дорога будет в полном вашем распоряжении. Подумайте сами: плюс-минус несколько минут — или людские жизни!

— Час?! — завопил Корелл. — Вы представляете себе, что такое «часы пик»? При целиком выключенной линии? Ад кромешный!

— «Пелем один — двадцать три», — произнес Прескотт в микрофон. — Вызываю «Пелем один — двадцать три».

— Они говорят, что убьют пассажиров. А может, они вас просто берут на пушку?

— С Доловицем они нас тоже на пушку взяли?

— О боже! — глаза Корелла заполнились слезами. — Толстяк Каз! Какой человек… Таких путейцев уже больше земля не родит…

— Центр управления вызывает «Пелем один — двадцать три»…

— «Пелем один — двадцать три» вызывает Центр управления.

Прескотт надавил на кнопку микрофона:

— Говорит Прескотт.

— Я гляжу на часы, лейтенант. На них два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.