Тьма века сего

- Как меня арестовывали! Я старалась втолковать полицейскому, кто я такая, и показать удостоверение, но он выхватил у меня сумку и камеру и надел на меня наручники. Я снова оглянулась на палатку и увидела, что Бруммель следит за нами. Он тут же исчез, но я клянусь, что он все видел! Маршалл, я ломала голову над случившимся всю ночь, прокручивала от начала до конца и думаю... Я не знаю, право, что думать, но должно же это что-нибудь значить!

- В дополнение сценария скажи еще, что они вытащили пленку из камеры, усмехнулся Маршалл. Бернис проверила:

- Нет, пленка на месте. Но это ничего не значит. Хоган вздохнул и, немного подумав, проговорил:

- Хорошо, досними пленку, посмотри, что можно использовать, а тогда увидим. Теперь можно идти?

- По-твоему, случалось мне прежде быть импульсивной, самонадеянной и делать такие глупые ошибки?

- Без сомнения!

- Ах вот как! Не можешь ли ты проявить милосердие хоть раз?

- Ладно, постараюсь на все закрыть глаза.

- Иди, тебя жена ждет.

- Знаю, знаю.

Вернувшись к Кэт, Маршалл даже не знал, что ей сказать.

- Мне очень жаль... - пробубнил он.

- Послушайте, - Кэт решила продолжить прерванный разговор, - мы говорили о машине. Бернис, мне пришлось приехать сюда на твоем автомобиле, чтобы ты могла вернуться на нем домой. Если ты будешь так добра подвезти меня...

- Конечно, конечно, - согласилась Бернис.

- Маршалл, у меня столько дел после обеда, не заберешь ли ты Санди? У нее лекция по психологии.

Маршалл не ответил ни слова, но на его лице было написано решительное "нет".

Кэт достала из сумки связку ключей и протянула ее Бернис:

- Твоя машина стоит возле нашей, на стоянке для прессы. Не подгонишь ли ты ее ко входу?

Бернис все поняла с полуслова и направилась к двери. Кэт ласково обняла мужа и некоторое время изучала его лицо.

- Пожалуйста, попытайся хотя бы раз.

- Но петушиные бои в этом штате запрещены.

- А я думаю, что вы с ней два сапога пара.

- Не знаю, с чего начать. '

- Одно то, что ты за ней заедешь, будет для нее очень важно. Воспользуйся случаем.

Когда они выходили, Маршалл оглянулся и выразил то, что подсказывала ему интуиция:

- Тебе не кажется, Кэт, что с этим городом происходит нечто странное? Похоже на какую-то болезнь. Все заражены одной и той же

странной болезнью.

Ярким солнечным утром вчерашние неприятности всегда кажутся не такими серьезными, как накануне. Так думал Ханк Буш, распахивая наружную дверь и ступая на небольшую бетонную площадку перед входом. Он жил в дешевом домике из двух комнат недалеко от церкви. Маленькая беленая коробка с оштукатуренными стенами и замшелой крышей, окаймленная крошечным садиком, стояла на углу улицы. Владение было небольшое, а казалось и того меньше, но оно соответствовало его пасторской зарплате. Нет, он не жаловался. Они с Мэри чувствовали себя здесь уютно и надежно, а утро было просто замечательное.

Было утро, когда можно было отоспаться, а на ступеньках крыльца ожидали два литра молока. Он поднял пакеты, предвкушая тарелку кукурузных хлопьев, плавающих в молоке, - это отвлекло его от печальных мыслей о случившемся накануне.

Ханк многое пережил в своей жизни. Сын пастора, он и в детстве испытал множество чудесных, но и нелегких минут, связанных с

пробуждением в церкви, пасторской ответственностью и миссионерскими разъездами. Уже в детстве Ханк знал, что именно так он и хотел бы жить и так служить Господу. Для него церковь всегда была местом увлекательной работы. Подростком он с радостью помогал отцу, потом, по окончании библейской школы и семинарии, два года проработал вторым пастором. Теперь тоже было интересно, но у него было ощущение, похожее на тревогу, которую испытали техасцы перед битвой при Аламо.

Двадцатишестилетний Ханк был полон огня, но здесь, в его первой самостоятельной работе, разжечь огонь в других казалось безнадежным делом. Как будто кто-то подмочил все спички, и Ханк не понимал, как можно изменить положение. Так или иначе, его приняли на должность пастора большинством голосов. Это доказывало, что хотя бы некоторые члены церкви хотели видеть его в этой должности, но потом обнаружились те, кто сделал его служение таким... "увлекательным". По-настоящему они проявили себя, когда он проповедовал истинное покаяние, когда выступил против греха в жизни одного из членов общины, когда высоко поднял перед ними крест Христов, когда проповедовал весть о спасении. Сейчас только вера в то, что Бог хочет видеть его пастором этой церкви, удерживала его на баррикадах под всеобщим обстрелом. "Ну, хватит, подумал Ханк, - будь доволен по крайней мере этим чудесным утром. Господь сотворил его специально для тебя".