Тьма века сего

Результаты проверки оказались поразительными. После, как выразился один из expertus’ов, «тонкой настройки» своего восприятия специалисты сумели ощутить ту самую исходящую от их подопытного неведомую силу; она отличалась от магической, отличалась от дара, она вообще ни на что была не похожа, но совершенно бесспорно не имела в себе ничего негативного. Сила Человека, с нескрываемой гордостью констатировал инструктор, выслушав выводы присланной комиссии. По словам все того же expertus’а, была в этой гордости немалая доля гордыни и даже надменности, но ввиду обстоятельств Хауэра нельзя было не извинить, тем паче, что гордился неутомимый экспериментатор не собою самим, а родом человеческим in universum[60].

Вторым под прицел овладевших новым методом исследователей попал Курт. Expertus’ы едва ли не буквально тянули из майстера инквизитора жилы четыре дня, заставляя производить мысленные усилия и физические действия, при которых, по их ожиданиям, должен был подать знак спящий в нем дар либо отозваться та самая сила человеческая, каковой теперь так гордился инструктор зондергрупп. Баснословное везение Молота Ведьм еще были готовы списать на счастливые случаи и даже, в самом деле, на покровительство Всевышнего, однако его невероятная устойчивость к воздействиям на разум всегда не давала сослужителям покоя, и вот, наконец, появилась возможность узнать ее природу, хоть немного приблизиться к разгадке, разглядеть…

Ничего.

Это было все, что сумели найти в легенде Конгрегации. Ничего. Nullus. Пустота. Если кто и соответствовал словам «простой смертный» в полном их смысле — так это майстер инквизитор Курт Гессе.

Нет, нечто редкостное в нем определенно имелось, но это нечто давно уже определили и классифицировали и враги, и свои: упорное, маниакальное контролирование любого чувства, любой эмоции, любой возникшей в голове идеи, отслеживание в самом себе причины каждого движения души и разума, резона каждой мимолетной мысли и любого желания в любой мелочи, вплоть до выбора блюда к завтраку. Ничего сверхобычного в этом не было, и если та самая сила человеческая и имелась в подопытном Гессе, то вся она ушла в этот рассудочный контроль, каковой, видимо, и вставал каменной стеной на пути любого поползновения пробраться или прорваться в его разум.

Бруно, осунувшийся и какой-то словно истаявший, попытался отпустить по этому поводу пару шуток, однако вышли они столь неприятными и плоскими, что духовник оставил все попытки острить, лишь заметив напоследок, как Империи сильно посчастливилось, что гроза малефиков и обывателей Молот Ведьм в довесок к прочим своим сомнительным талантам не наделен еще и даром применять их с удвоенной силой.

Сам ректор академии был проверен также, тоже оказавшись, как бесстрастно выразились expertus’ы, «пустышкой»; некая сила духа в нем определенно присутствовала, однако ни в какие особенные таланты, кроме «тошнотворного благочестия», как охарактеризовал это Курт, выливаться не спешила. Висконти, Сфорца, Фридрих, коего засунули под лупу тотчас же после победного возвращения из Гельвеции, все до единого зондеры и доверенные лица Совета — все оказались в той или иной мере «человечески сильны», но за пределы тривиальной «силы духа» той или иной степени это не выходило. По мнению кое-кого из expertus’ов, успевших перед отъездом из горного лагеря заразиться новыми идеями воспрянувшего инструктора, подобное могло означать всего лишь, что девиз «человек может всё» попросту не дал ростка в их душе по недостатку веры в человечество и себя самих.

Звучало это, как заметил Висконти, довольно обидно, но, похоже, близко к истине.

После ревизии внутреннего круга волна проверок и перепроверок пошла по академии, от младших курсов, где подрастали воспитанники, до предвыпускных курсантских, а также и далее, вплоть до давно вышедших на службу следователей, курьеров, помощников и даже executor’ов. Академия тихо волновалась, курсанты перешептывались, нервно шутя о внезапной начальственной паранойе, служители на местах явно были в напряжении, но привычка доверять руководству делала свое дело — информация не выходила за пределы отделений, а в самих отделениях, кроме недоумения, не возникало никаких неуставных эмоций.

Когда сообщили о двух обладателях спящего дара — одном курьере и одном помощнике следователя — Висконти побелел лицом, а Бруно устало и обреченно засмеялся, обративши очи горе и уже в сотый раз повторив ставшую присказкой фразу про не дожившего до этого дня отца Бенедикта. До этой минуты, как понял Курт, в сердце членов Совета все еще теплилась надежда, что полученная от Ульмера информация или неверна, или верна лишь отчасти, или была неверно понята, или же Конгрегацию просто миновала calix iste[61].