Читаем То было давно… полностью

– Надо равняться, потому Наташа именинница, и как хорошо, что пришли. – Хлопнув пробкой из бутылки, он налил всем вина и сказал гостям: – Должен сказать, что он не только художник и писатель русский, но еще человек, который уважает москвичей. Знает календарь. Наталья – именинница, вот чем уважил – пришел.

И опять хлопнула пробка, и опять полилось вино.

– Говорили – старик. Совсем не старик, – он показал на меня гостям, – моих лет.

– Позвольте, – говорю, – дело в том…

– Бросьте, – говорит хозяин, – вам шестьдесят есть?

– Мне пятьдесят четыре…

– А мне шестьдесят стукнет, – говорит хозяин, – разница небольшая. Вы садитесь к ней и кушайте, – показал он на жену. – Вот, попробуйте, карп замечательный. Версальский. Знай, Наташа, ведь он рыболов. Мы с вами поедем ловить карпов. Хотя я не рыболов, я охотник. Когда читаю про охоту – плачу. И она плачет.

– Правда, – сказала хозяйка, – хоть вы и веселое пишете, а я плачу. Вспоминаешь нашу Россию.

Ем я карпа, а сам думаю: как быть? За тебя принимают. А они всё подливают. Говорю ему:

– Вот я попал в неопределенное положение.

– Наплевать, – говорит хозяин, наливая. – Мы все в неопределенном положении. Вы пейте. День прошел, и хорошо. Чувство, чувство надо. А вы-то кто? Вы человек чувства. Выпьем за чувство.

– И я пью за чувство, – воскликнула хозяйка, и на глазах ее показались слезы.

…И каждый гость нам послан Богом… —

запел какой-то брюнет. Все подхватили.

– «Чарочку»! – закричали кругом.

Запели «Чарочку», а дочери и их подруги подносили каждому чарочку. И мне.

Пели:

Выпьем мы за Костю. Костю дорого…

– Позвольте, – сказал я растерянно, выпивая чарочку.

Пей до дна, пей до дна… —

пели вокруг меня.

И тут я почувствовал, что «уравнялся», и подумал, что теперь уж ничего не объяснишь. Уж надо держаться до конца. Хорошо, что никто не знает. Всё больше молодежь.

Раздались звуки рояля и скрипки.

– Позвольте, – говорю я, – ведь это в миноре, а не в мажоре, диезов не надо! – И я, забыв свою роль, сел за рояль.

– Что за черт! – крикнул хозяин. – Он еще и музыкант!

Вдруг я слышу, сзади меня кто-то говорит:

– Это не Коровин! Коровин – старик. Это не Коровин.

– Как – не Коровин? Ты всегда делаешь истории. Всегда всё портишь. Надоело! – отмахнулся хозяин…

«Скандал, – подумал я, – скандал. Пора домой».

Встал из-за рояля, отозвал хозяина в другую комнату и говорю ему:

– Я ведь нездоров. Мне пить нельзя. Я должен уходить, а то буду завтра болен.

– Вздор! Ничего не будет, потому – радость. Начало всех болезней – тоска. Это мне сказал великий Потэн. Вино необходимо здесь. Климат! Понимаете? Климат! Разлагает сталь. А вино – иммунитет. Понимаете?

Он потащил меня опять к столу пить.

– Довезем, – говорит хозяин, – не бойся. Понимаешь, дорогой, ты не думай. Тут брат, есть такие… – и он как-то мигнул глазом, – которые против тебя. Вот он, – показал он в сторону. – Он такой, знаешь, сомневается.

Я, прощаясь, одевался в прихожей. Уже светало. Все провожали.

Спускаясь по лестнице, я остановился и крикнул, что я не Коровин, что ты лежишь больной, и выбежал на улицу.

– Вот попал в какой переплет, и всё из-за тебя, – закончил приятель, – положение мое ведь было пиковое, подумай!

– Пиковое? Почему пиковое? Тебя угощали, пил хорошее вино, веселился…

– Да, вино. Ну а если б узнали? Неизвестно, что бы было. Хорошо веселье! Тебе что! Пишешь разную ерунду, а я должен страдать!

<p>Любовное недоразумение</p>

На краю Парижа, у площади и прежней заставы под названием Порт Сен-Клу, созданы прекрасные и оригинальные фонтаны. В окружающих площадь зданиях расцвели изящные кафе и магазины. Вечером эти фонтаны, каскады бегущей обильно воды, освещаются электричеством; окруженные сочной зеленью деревьев, они создают фантастический вид и оживляют площадь. Кафе наполняются к вечеру публикой, фонтаны веселят зрение.

За столиком кафе, под цветным широким зонтиком, сидят двое: один – толстый мордастый серьезный человек, а другой – худой и грустный; оба русские, москвичи. Один – бывший домовладелец и помещик из купцов – Бабенский, а другой – бывший помощник присяжного поверенного – Петушков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии