То было давно…

– Не художник я, – сказал Никита Иваныч за столом, наливая натурщице шампанское, – и не вор, и не мошенник, а фабрикант и человек богатый. Надоело мне всё. Души я искал и вот нашел. И уж теперь не отпущу… Нет… Друг мой, – обратился он к художнику, – подними бокал, и выпьем за невесту мою.

В жару

Стояла жара. С утра в деревне еще как-то, в тени больших елей моего сада, было прохладно, но ближе к полудню солнце стало печь нестерпимо. Ходили купаться. Вода теплая. Приятели ходят в русских рубашках с открытым воротом. В небе – ни облачка. Вороны сидят на сарае с открытым ртом.

Доктор Иван Иванович намочил свой картуз колодезной водой. Все ходили как сонные мухи. Одолевала лень. К обеду подали окрошку.

Доктор Иван Иваныч ни с того ни с сего сказал:

– Река времен в своем стремленья
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.

– Это почему это вам в такую жару в голову лезут такие штучки? – спросил Василий Сергеевич.

– А вот если такая жара будет продолжаться месяц или два, то в жизни произойдут многие изменения.

– Отчего это, скажи, пожалуйста, вот ты блондин, а на груди у тебя волосы такие длинные? – спросил композитор Юрий Сергеевич доктора. – Ясно, что ты происходишь от обезьяны, а говорил, что ты духовного звания…

– Ничего подобного, – ответил доктор Иван Иваныч, – человек отнюдь не происходит от обезьяны, но человек может быть поставлен в такие условия разной ерундой – климатическими изменениями или сумасбродными идеями того же человеческого общества, – что обрастешь шерстью. Да-с!

– Опять заврался, – сказал Павел Александрович.

– Нет, не заврался. Вот отчего у тебя всегда подняты брови высоко на лбу и глаза выпучены? Оттого, что деда твоего допрашивал Наполеон. Вот от того у тебя глаза всегда и выпучены.

– Скажи, Павел, Наполеон вправду допрашивал твоего деда? – заинтересовался Юрий Сергеевич.

– Да. Он был генерал. Его привели раненного к Наполеону. Под Бородином. Император сидит, а дед перед ним стоит. Наполеон его спрашивает, кто он, а дед мой его спрашивает тоже: «А вы француз?» Наполеон удивился и ответил: «Да, я француз». – «Нет, – сказал дед, – не может быть. Вы видите перед собой раненого генерала – мне трудно стоять…» Наполеон встал и быстро подал ему свое кресло…

– Этот анекдот я где-то слышал, – меланхолически заметил Василий Сергеевич. – А вот у Ваньки глаза спокойные, белые, плавают, как в масле. Потому что – из духовного звания. Ему все равно. Хоронят себе его покойничков и хоронят. Вот тебе и приспособляемость организмов к условиям жизни.

– Это шутки, – сказал я, – но вот когда я был в Архангельске, то губернатор Энгельгард показал фотографии двух пойнтеров, оставленных на Новой Земле каким-то иностранным охотником. И что же? Короткошерстные пойнтеры обросли длинной шерстью, так что гладкий хвост сделался лохматым, как у сеттера, и, вообще, стали напоминать лаек, которым мороз 50–60 градусов нипочем.

Иван Иваныч налил себе рюмку водки и выпил.

– Что же ты водку-то пьешь в такую жару, а еще доктор? – спросил Караулов.

– Не учи. Мало ты понимаешь. В Библии говорится: «Мал бех и пасох стада отца своего Валаама». Водка понижает температуру крови. Понял?

Ленька, подав окрошку, стоял у лестницы на террасе, слушал наши дурацкие разговоры и медленно процедил:

– Тридцать восемь градусов в тени. А в купальне купаться нельзя. Пиявок что развелось. Купаться противно.

Подали к столу малину с молоком. Посыпали мелким сахаром и ели, отмахиваясь салфеткой от ос.

– Опасная штучка оса, – сказал Иван Иваныч. – Укусит в губу, так шишка в пол-аршина вырастет, длинная, как сосиска.

– Довольно, – рассердился Павел Александрович. – Что это, от жары, что ли, всё чепуху такую несете?

Вошел охотник Герасим Дементьевич.

– Ух и жарко, – сказал он, входя на террасу. – А на Глубоких Ямах что леща! Наверху – кучей стоит. Я как подошел, они увидали, все вниз пошли. Вглубь. А перед сечей что мошек летает. В глаза, в рот лезут. Надька, две недели жара этакая. А на Святом Ключе вода – чисто лед, холодна. Попил я.

– Герасим, что ж теперь делать? – спросил Павел Александрович.

– Делать неча. Спать вот на сене. На охоту не поедешь, собака не причует.

Тут на террасу вбежал Ленька и сказал:

– Николай Васильевич едет, на мосту застряли.

Тарантас подъехал к крыльцу. Коля, вылезая из тарантаса, кряхтел и хромал.

– Что с тобой? – спросили мы.

– Да, брат, погреться приехал. От мороженого спасаюсь. Целый день у Анфисы гости. До того я замучился. Мороженицу вертел целый день. До того иззяб! Довертелся – прострел в спине. Не разогнешься. Бросил всё и уехал сюда погреться. Иван Иваныч, может быть, поможет.

– Верно я говорил, – сказал Иван Иваныч, – что климатические изменения действуют на организм.

Коля оробело смотрел на доктора. Иван Иваныч увел Колю в мою мастерскую. Ленька снял пальто Николая Васильевича, сюртук, сапоги, панталоны. Иван Иваныч велел Коле лечь на кушетку навзничь.