«То было давно… там… в России…». Книга первая

А Шаляпин к пятидесятилетию художественной деятельности Коровина прислал теплую и полную уважения поздравительную телеграмму, которая была зачитана на торжественном обеде. Шаляпин также поместил в газете «Последние Новости» свои воспоминания о Коровине (цитаты из которых уже приводились выше), где он благодарит друга за все, что он дал ему в начале его карьеры. Что же касается ссор между Коровиным и Шаляпиным, то они на протяжении многих лет были обыденным явлением, ибо оба не отличались мирным характером. Шаляпин мог поссориться и на всю жизнь. Так было, например, с Серовым и Врубелем. С первым Шаляпин как будто все же помирился (незадолго до кончины художника).

Жизнь в Париже и захватывала Коровина, и огорчала. У него поначалу возникало намерение вернуться в Россию, особенно под влиянием писем Красина, зовущего домой. Тот даже прислал Коровину 250 долларов на дорогу. Сумма была выделена комитетом по организации выставок. В своих письмах Коровин неоднократно упоминает об этих деньгах и говорит, что сейчас, т. е. в середине 20-х годов, ехать обратно он никак не может, ибо семейные обстоятельства и долги не отпускают его, а эти 250 долларов припрятаны им на случай отъезда. «…Ехать не могу — весь в долгах… Я попал в тяжелые условия в чужой стране, оставшись с тридцатью франками и семьей, да еще с больными. Я же вынужден работать за то, что дают, а ведь видят, что я нуждаюсь. <…> Крайтор-то выставки так и не сделал, а я на нее надеялся — зачем же я поехал-то? Черт унес меня за границу в надежде на выставку у Крайтора, у которого моя же душа в моих картинах»^[49]. Получается, что при всей нужде Коровин не позволял себе истратить эту сумму. Это свидетельствует о том, насколько щепетильно художник относился к долгам. По переписке Коровина с Красиным, которая обрывается, как уже говорилось, приблизительно к 1925 году, неизвестно, что стало с деньгами. Сюда можно добавить, что Коровин с нетерпением ожидал приезда Красина в Париж. Ему хотелось, чтобы друг своими глазами увидел, как трудно ему живется. Известно, что Красин действительно был в Париже в 1925 году и навещал Шаляпина. Но мы не знаем, виделся ли он с художником и смог ли тот отдать ему свой долг.

В 1926 году, встретившись в Париже с Сарьяном, Коровин говорил ему: «Моя единственная мечта — вернуться, <…> вернуться на родину, хочу умереть в России»^[50].

С годами желание вернуться на родину ослабевает.

В советских же источниках писалось, что Коровин в Париже «сошел на нет» и что он только и жил мечтой о возвращении на родину. Однако Наталья Алексеева отрицает это: «Он мечтал уехать в Россию, но только не в советскую». Ирина Федоровна Шаляпина также вспоминает, что к 1932 году Коровин определенно решил не возвращаться. На ее приглашение в Москву художник ответил: «Куда теперь, кому я нужен, руки трясутся»^[51].

После 1932 года проследить появление картин Коровина гораздо труднее, поскольку он уже не очень активно их выставляет. Возможно, потому, что спрос на его пейзажи вечернего Парижа упал. Современники отмечали, что художник все еще возвращался к родным мотивам, но все же чувствовалось, что он утратил с ними ту живую связь, которая была у него, когда он жил на родине. Удивительное дело: как художник Коровин пытался черпать вдохновение из окружающего его пространства, т. е. им уже овладели парижские сюжеты, а на литературном поприще он всеми мыслями был устремлен к утраченной России. И Коровин все чаще и чаще берется не за кисть, а за перо.

Самые первые литературные опыты Коровина относятся ко времени, когда он еще жил в России. В 1914 году вышли в свет два его очерка — о Шаляпине^[52] и Левитане^[53]. А чуть раньше Коровин вместе с Шаляпиным писал рассказы «Утехи и горести рыболовов» в ежедневно издаваемом друзьями «Журнале для себя»^[54]. Так что писательское начало проявилось в Коровине задолго до признания его как литератора.

В 1911 году, после смерти В. А. Серова, у Коровина начались проблемы с сердцем — у него стала развиваться стенокардия (грудная жаба). Болезнь прогрессировала, часто приковывая его к постели. В 1918 году художник был определен в санаторий в Севастополе, где, по его словам, он начал писать воспоминания о детстве, которые, однако, остались ненапечатанными.

За границей Коровин обращается к перу в связи с попыткой самоубийства сына, о чем говорилось выше. Он был настолько взволнован этим обстоятельством, что решил активнее влиять на душевный настрой сына и помочь ему избавиться от депрессии. Вот что он пишет Красину: «…Даже написал целую книгу на рыбной ловле и посылаю написанное в больницу к Леше, стараясь развлечь его печальный дух. Я читал Феде (маленькому Шаляпину) и дочери П. Ключевского — юные сердца меня похвалили»^[55].