В дверь позвонили, и я вскинул голову. Злость послушно отступила в свой уголок. Я подумывал проигнорировать того, кто там пришёл. Но звонок снова часто затрезвонил раз за разом.
Раздражаясь, я распахнул дверь, и моё сердце пропустило удар. Так всегда бывало, когда я неожиданно видел её. Часть меня, какая-то маленькая, слабая заноза глубоко внутри, видела её и хотела приблизиться. Как будто она была костром, манившим обещанием тепла и доброты в тёмной ночи.
Но я знал правду. Слоан не предлагала тепло. Она обещала ожоги третьей степени.
На ней до сих пор было чёрное платье и ремень с блёстками, которые она надевала на похороны, но вместо туфель на каблуках, которые поднимали её выше относительно моей груди, на ней были зимние сапоги. И моё пальто.
Она протолкнулась мимо меня, неся бумажный пакетик.
— Что ты делаешь? — потребовал я, когда она прошла дальше по коридору. — Ты должна быть у сестры.
— Следишь за мной, Люцифер? Мне сегодня не хотелось находиться в компании, — ответила она через плечо.
— Тогда что ты делаешь здесь? — спросил я, идя за ней в заднюю часть дома. Я ненавидел её присутствие здесь. От него на коже возникали мурашки, а желудок бунтовал. Но какая-то больная, дурацкая часть меня жаждала её близости.
— Ты не считаешься за компанию, — сказала она, бросив моё пальто на стол. Я гадал, пропиталось ли пальто её запахом, или же теперь, поносив его, она пахла мной.
Слоан открыла шкафчик, закрыла обратно, открыла следующий. Привстала на цыпочки. Подол её платья задрался выше по бёдрам, и я осознал, что она также сняла колготки. На одну краткую, идиотскую секунду я задался вопросом, не сняла ли она ещё кое-что, а потом заставил себя отвлечься от её кожи.
Я не знал, когда именно это случилось. Когда девчонка по соседству превратилась в женщину, которую я не мог выселить из своего мозга.
Слоан нашла тарелку и витиеватым жестом вывалила на неё содержимое масляного коричневого пакета.
— Вот. Мы квиты, — объявила она. Крошечный пирсинг с фальшивым бриллиантом, вставленный в крыло носа, сверкнул. Если бы она была моей, камень был бы подлинным.
— Это что?
— Ужин. Ты сделал маленький жест этим буррито на завтрак. Так что вот пост-похоронный ужин. Я тебе ничего не должна.
Между нами никогда не бывало «спасибо» и «не за что». Мы бы говорили эти слова неискренне. Существовало лишь желание уравнять чаши весов, никогда не задолжать друг другу.
Я посмотрел на тарелку.
— Это что?
— Серьёзно? Насколько богатым нужно быть, чтобы не узнать бургер и картошку фри? Я не знала, что тебе нравится, так что взяла то, что нравится мне, — сказала она, схватив палочку картошки и съев её двумя аккуратными укусами.
Она выглядела усталой и в то же время на взводе.
— Как Карен? — спросил я.
— Мама держится. Она проведёт ночь в спа с подругами. Сегодня у них маски для лица, а завтра все остальные процедуры. Похоже, это для неё безопасное место, где можно испытать грусть и… — Слоан на мгновение прикрыла глаза.
Я не привык слышать от неё столько слов без оскорблений.
— Облегчение? — предположил я.
Эти зелёные глаза распахнулись и впились в меня.
— Может быть.
— Он страдал. Это нормально — радоваться, что эта часть закончилась.
Она запрыгнула на стол и уселась рядом с моим фастфудом на ужин.
— Всё равно это ощущается неправильно, — сказала она.
Я потянулся мимо неё и взял картошку фри с тарелки. Это был лишь повод приблизиться к ней. Испытать себя.
— Зачем ты здесь, Слоан?
Даже украдкой подбираясь ближе, я всё равно отталкивал её. Эта динамика утомляла даже в хороший день. А сегодня просто изматывала, бл*дь.
Она взяла ещё одну дольку картошки и показала ей на меня.
— Потому что я хочу знать, почему моя мама приветствовала тебя как давно потерянного Уолтона. Почему она думает, что обязана тебе? О чём вы говорили?
Я не собирался начинать этот разговор. Если Слоан пронюхает, что я сделал, она никогда не оставит меня в покое.
— Слушай, уже поздно. Я устал. Тебе лучше уйти.
— Время полшестого вечера, ворчливая ты заноза в заднице.
— Я не хочу видеть тебя здесь, — правда вырвалась из меня с торопливым отчаянием.