То, что не убивает

Я поспешил за ним, не зная, стрелять мне или нет — и очень хорошо, что замешкался, потому что вероятность попасть в Эрвина была не просто велика, а очень велика. Он метался от одной чёрной фигуры к другой, протыкая, кромсая и разрубая противников на части.

— Маки! — крикнул он, указывая влево, где из-за угла высыпалась очередная орда Ньянговцев. Высыпалась, напоролась на пулемётный огонь и откатилась обратно, оставив на полу несколько изломанных фигур. Меня охватило невиданное воодушевление. Я не верил, что пройду и половину пути, а теперь вот она — наша цель. Ещё чуть-чуть — и всё закончится. Хотя бы на сегодня.

— В атаку! — заорал я и бросился вперёд. Эрвин, подобравший чей-то пистолет, с таким же криком бежал следом.

Сердце причиняло невыносимую боль, но остановиться я уже не мог.

Видимо, тут собрался весь этот чёртов «Фронт Освобождения». Чёрные фигуры валились на нас с Эрвином со всех сторон, разве что с потолка не прыгали. Углы чередовались с коридорами, дверями и перекрёстками. Гранаты закончились, пулемётный ствол тускло алел в темноте и разбрасывал по сторонам ускоренные комочки металла, выкачивая энергию из моего тела, Эрвин скользил невидимой тенью, навязывал рукопашную схватку, рычал, рубил и упивался кровью, а под потолком носилась вездесущая «муха», помечающая цели.

Мне четыре раза попали в пулемёт, трижды — в бронежилет, прострелили бедро и голень и почти прострелили плечо, но мы всё равно рвались вперёд, отвоёвывая буквально каждый шаг.

Натиск противника казался невыносимым, и я уже был готов дрогнуть, когда «Фронт Освобождения» от постоянных контратак перешёл к отступлению. Однако выяснилось, что преследовать противника — не проще, чем прорываться: мои силы были на исходе, индикатор энергии багровел на самом дне стилизованной батарейки, а сердце превратилось в раскалённый чугунный шар, пытавшийся прожечь путь наружу.

«Это конец», — понял я.

Даже если мы сейчас победим и отключим Юнгера, я этого не переживу. Слишком много ран, слишком мало сил. Эх, где же мой оптимизм?.. В молодости я махнул бы на всё рукой и взбодрил себя какой-нибудь дурацкой фразой типа: «То, что не убивает, делает нас сильней, так представь, каким сильным ты станешь после всего этого дерьма!», но сейчас внутри меня были только пепел и осознание того, что всё не так просто. То, что не убивает нас — меняет нас, уродует, изматывает, ослабляет, калечит и оставляет глубокие незаживающие раны. То, что не убивает нас, никогда не проходит бесследно и застревает где-то глубоко внутри, как бы ни хотелось всё забыть и жить дальше.

С большим запозданием включилось красное аварийное освещение, и чёрные фигуры Ньянговцев бросились в последнюю атаку. Но не одного меня измотала схватка: сквозь пелену боли и смертельной усталости я заметил, что у негров не было прежней точности в движениях и слаженности. Ни тактики, ни прикрытия, ни перебежек — они просто попёрли на нас в лоб.

«Пока, уёбки», — в который раз за сегодня я нажал на спуск, но пулемёт ответил недоумевающим щелчком.

Ледяной ужас привёл меня в чувство — патронов больше не было, подозрительно лёгкий ранец опустел.

Противники подошли так близко, что я мог разглядеть поблескивавшие в красной полутьме белки глаз, зубы и сжатые в ладонях устрашающие ножи и мачете.

Быстро перехватив пулемёт и взявшись за ствол, я активировал боевую программу. Жжение в ладонях и отвратительный запах горелой плоти подсказали, что это было ошибкой, но на её исправление не было времени. Приклад пулемёта с размаху врубился в чьё-то лицо, и закипела безобразная драка.

Ударить, получить удар самому, отмахнуться, блокировать — и снова, и снова, до тех пор, пока либо враги не окажутся на полу, либо я. Красная пелена, чёрно-багровые фигуры, оскаленные рты, зияющие раны. Хлопки выстрелов и пронзительная боль в животе — но отвлекаться на неё нельзя, иначе конец, надо бить, бить, бить до тех пор, пока не…

Передо мной вырос огромный чёрный детина — с голым окровавленным торсом, но почему-то в шлеме. Похоже, здоровяк пережил взрыв гранаты, иначе я не мог объяснить, куда с него пропала одежда и откуда взялось столько осколочных ран. Крепкий гад — ржавые стальные руки от самых плеч, выпирающие на волосатой груди и животе бронепластины, и… Да, чёрт бы его побрал, массивный внешний позвоночник, такой же, как те, что я видел у ньянговцев в лагере. Жирный хромированный паук, прилепившийся к спине и вцепившийся в плоть длинными лапами.

Удар здоровенного кулака едва не отправил меня в нокаут — отбросил назад и дезориентировал на какое-то мгновение. Всё моё многострадальное тело взвыло от боли, которую я вообще-то отключил, но, видимо, был задет какой-то нервный центр — и блокировка больше не работала. Громила рванулся в мою сторону, желая закончить начатое, но я вовремя уклонился, и негр промчался мимо, обдав меня жаром разгорячённого тела. Не человек, а паровоз какой-то.