По выражению ее лица волшебник понял, что она не знала об этом. Всегда приятно приносить людям «свежие» новости. Рон женился? Спутанные каштановые пряди ее волос качнулись, когда девушка подняла голову повыше, чтобы заглянуть говорившему в глаза. Девушка выглядела вполне здоровой, только немного измотанной, выцветшей от скитаний и страхов. Рассматривать лицо Темного Лорда ей не хотелось, но теперь пришлось. Во мраке было видно лишь край его красных змеиных глаз с узкими зрачками, только самый кончик губ.
– Он женился, – повторил Лорд. – Не знали, мисс? – спрашивал он, издеваясь. – Я простил Рональду Уизли измену и предательство древнего магического рода, когда он сдал нам знаменитого Поттера.
Об этом-то Грейнджер уже слышала. В рядах повстанцев частенько говорили о «подвиге» бывшего собрата. Рон Уизли – лучший друг Гарри Поттера, друг, приютивший его под крышей собственного дома, при первой же возможности сдал Гарри Темному Лорду. И почему? Не из-за угрозы для жизни, не потому, что пытался спасти семью от рыскавших неподалеку ищеек, нет. Ради прощения, ради восстановления в рядах чистокровных семей многих именитых волшебников.
Ему просто захотелось выбраться из болота, захватившего жизнь некогда счастливого семейства. Предателям рода и полукровкам – грязная работа. Рональд чистил каналы, охранял город от хулиганов и прочей ерунды, работал в рыбном порту Лондона. Он почти устроился помощником кассира в одно из местных заведений, но владелец магазинчика узнал о его злосчастной дружбе. Может, это стало последней каплей, может – что-то еще. Нужно было бы узнать.
Отец – глава семейства Уизли – умер в борьбе, Молли теперь путается в мыслях и словах, не дает отпора следователям, что приходят к ней слишком часто. Два старших брата отправились заграницу, близнецы Уизли – сбежали в ряды врагов и пропали без следа, а Джинни отбывает срок в тюрьме для особо опасных преступников, как главная сообщница Гарри Поттера.
– Я рада, – прошипела девушка.
– Ах, школьные влюбленности… Лаванда Уизли – прелестная молодая леди, мисс Грейнджер. Я все же рекомендовал бы Рональду чистокровную волшебницу, но кому он еще нужен с таким-то багажом? Кажется, они с Рональдом даже счастливы.
«Ну и наплевать», – подумала Гермиона, стискивая зубы. В голове ее возник образ Лаванды Браун – пухлощекой и миловидной девушки с дурными манерами и противным писклявым голосом. Должно быть, сейчас ее полнота обернулась тучностью, а подростковая глупость – вполне себе взрослой тупостью. Неприязнь вдруг тряхнула девушку за плечи, и глаза ее уже привыкли к темноте.
Лицо Темного Лорда вынырнуло из теней, красные глаза горели в густом ядовитом мраке. Только они и остались напоминанием о тех временах, когда Лорд был чудовищем не только внутри, но и снаружи. Высокие скулы, широкая мужская челюсть и впалые гладкие щеки с густыми тенями на них. Вьющиеся волосы Тома Реддла делали его лицо еще более молодым, даже нежным, как в старых бульварных романах… Сколько лет было старику, когда он так выглядел? Как он смог вернуть столь желанную молодость дряхлеющему телу?
– А вы были счастливы, мисс Грейнджер, возглавляя свое восстание? – спросил мужчина тихо. – Вас радовали возможные перспективы?
– Больше, чем тебя радует эта жалкая жизнь.
Голос волшебника менялся. От исключительно-вежливого тона он перешел к раздраженному, даже злому, словно девушке удалось-таки его достать. Гриффиндорка отвернулась, рассматривая все ту же стену. Ей хотелось броситься вперед и расшибить о нее свою голову. Жаль, что раньше не было сил, чтобы покончить с собой, чтобы избавиться от этого мерзкого взгляда, прилипшего к ее коже еще в первую их встречу. Надежды вытеснили мысли о суициде.
– Мисс Грейнджер, вы и правда думали, что сможете обыграть меня, обойти? Вы и ваша свора верили в возможность победы?
На последних словах маг засмеялся. Гадко так, словно Гермиона показывала ему забавную сценку, словно она рассказывала смешную историю, а не кусала губы от досады и злости. Гриффиндорка не поворачивалась, решая, следует ли ему ответить. Зная о своей особенности – любви к правде – Гермиона всеми силами сдерживала клокочущую у языка желчь внутри, не давая ей выхода. Пусть гнев копится в душе так долго, как сможет, чтобы потом плеснуть его в лицо всем этим выродкам перед казнью, выговориться, чтобы речь эта прокралась в души людей, что еще могут стать свободными и станут, если захотят обрести покой.
– А ты и правда веришь в то, что люди счастливы под твоим началом? – спросила Гермиона, забавно ухмыляясь.
– Я могу приносить счастье, – почти обиженно ответил он. – Да и потом… Что же может быть лучше нового устройства мира, мисс Грейнджер?
– Старый, например, – огрызнулась она. – Ты и правда думаешь, что они вечно станут терпеть твою тиранию? Разговоры уже ползают по Лондону, по всей Англии. Еще пара лет, и терпение народа лопнет.
– Я знаю, о каких разговорах идет речь, – шикнул он, избегая прямых ответов. – Честно говоря, это из-за них вы еще не на плахе, мисс Грейнджер, и я бы не хотел спешить с приговором.