То, о чем знаешь сердцем

Зато я все лучше узнаю о других его пристрастиях и симпатиях. Скажем, теперь мне известно, что он обожает отца, но при этом более близкие отношения у него с дедушкой, от которого ему достались любовь к океану и старым морским байкам. Колтон может назвать любое созвездие и рассказать его историю. И действительно думает, что каждый день может стать лучше предыдущего.

Думаю, что и он узнает меня. Колтону не приходится задавать вопросы – я все рассказываю сама. О пробежках с Райан, о бабуле и «Обществе красных шляпок». О гнетущих мыслях насчет собственного будущего, в котором я не уверена. И о том, что мне нравится проводить с ним время.

Нас влечет друг к другу, и это ощущается всегда – и когда молчим, и когда громко смеемся. Это можно заметить и в улыбке Колтона, пока мы смотрим друг другу в глаза. Услышать в его тоне, когда он называет меня по имени. Почувствовать, когда наши руки, плечи или колени соприкасаются. Я думаю, он тоже замечает, но колеблется. Не знаю, на мое ли благо или на его, но наши отношения напоминают безумный танец, в котором, несмотря на нарастающее притяжение, мы не подаемся ближе друг к другу.

В один прекрасный день после гребли и ланча я говорю, что хочу научиться серфингу. Мы начинаем с основ. Колтон раз за разом подталкивает меня на волну, командует, чтобы я вставала на доску, и каждый раз шумно радуется, когда мне это удается, даже если сразу после этого я падаю в воду. Мы повторяем снова и снова. И у меня наконец получается. Изо всех сил гребу руками, Колтон чуть подталкивает доску, и теперь по его команде я поднимаюсь, удерживаю равновесие и скольжу по гребню волны. Это лучшее чувство на свете, и мне не хочется вылезать из воды, поэтому занятия длятся до вечера, пока руки не наливаются свинцом.

Потом мы садимся на мелководье, слегка придерживаем доски, которые качаются рядом на гладкой поверхности моря. Дневной ветер уже стих, и люди начинают уходить с пляжа. Остаются только те, кто пришел полюбоваться закатом.

Тяжелое солнце нависает над горизонтом. Наблюдаю за небосклоном, но чувствую на себе взгляд Колтона и поворачиваюсь к нему.

– Что? – застенчиво спрашиваю я.

Колтон улыбается и болтает ногой в воде.

– Ничего, просто… – Его лицо принимает более серьезное выражение. – Знаешь, сколько дней я провел в мечтах о море? Это…

Он говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Меня сбивает с толку одна фраза.

Сколько дней, сколько дней, сколько дней?

Внезапно появляется ощущение, словно я очутилась в открытом море. Я не помню, сколько дней прошло со смерти Трента. Не знаю, когда перестала считать. Не знаю, когда рассталась с привычкой, которая служила моим наказанием за то, что не была рядом с ним в то утро, не проходила по дороге около дома, не спасла его, не попрощалась. А сейчас я даже не могу вспомнить, сколько дней назад это случилось.

Я сбилась со счета. В очередной раз подвела Трента.

– Давай уйдем, – вдруг говорю я. – Хорошо?

Мне больно. Чувствую знакомую тесноту в груди.

Не могу дышать.

– Разве не хочешь на нее взглянуть? – спрашивает Колтон.

– На что? – Я жадно хватаю ртом воздух и осознаю, что потеряла нить разговора.

– На зеленую вспышку. – Он указывает на солнце, которое наполовину скрылось за горизонтом.

– Что-что?

– Смотри внимательно. Во время исчезновения солнечного диска можно увидеть зеленую вспышку. Предположительно. При всех необходимых условиях. – Он улыбается. – Дедушка водил нас на нее смотреть и всегда приговаривал: «Увидите зеленую вспышку – научитесь заглядывать в людские сердца». – Колтон проводит пальцем по воде и мягко смеется. – Сам он клялся, что видел ее, и теперь умеет читать мысли.

Заглядывать в людские сердца.

Мое сердце уже давно стало тяжелым от скрытой правды, недомолвок и лжи. Всего того, что я не желаю показывать Колтону. Я и сама не понимаю, что там, в моем сердце.

– Смотри, – повторяет он и указывает в сторону горизонта. – Она появляется всего на пару секунд.

Мы оба глядим на ярко-оранжевый диск, который быстро погружается в золотистую воду. Я думаю о зеленой вспышке, и мне становится не по себе. Хочу отвернуться и чтобы Колтон тоже отвернулся. Знаю, что это всего лишь байка, но, пока солнце садится, я задерживаю дыхание и в последний момент бросаю взгляд на Колтона. Он не сводит глаз с горизонта.

А потом солнце исчезает.

– Сегодня вспышки не будет, – вздыхает он.

Я на мгновение встречаюсь с ним взглядом, а потом смотрю вдаль, на небо, которое чуть не выдало мои секреты. И все, что мне остается, – сдерживать слезы.

Когда я захожу в свою комнату и закрываю дверь, то понимаю, что могу наконец быть собой. Трясущимися руками снимаю со стены календарь и сажусь с ним на пол. Как я могла перестать считать? Неужели я проснулась однажды утром и даже не подумала о том, сколько прошло времени? Неужели перед сном я перестала вспоминать о Тренте?